Красная весна
Шрифт:
Но именно стихийность рождает иногда полноценные символы. Таким символом стала «Росса примавера», то есть Красная весна. Партизаны пели песню «La rossa primavera»:
Свистит ветер, бушует метель, Ботинки рваные, но нужно идти вперед — Завоевывать красную весну, Только в ней — будущее…Конечно, они пели песню про коммунизм. Но вступившие в компартию христиане нуждались в более сильном символе.
Позже возник и Антисимвол. Нацизм назвали Черной весной.
Но о весне можно было петь, когда СССР громил
Красное воскресение — это не просто воссоздание Советского Союза. Это обретение воссозданным СССР принципиально нового качества (СССР 2.0). И это — восстановление в своих правах Большого Красного (коммунистического) Проекта. Опять же — в принципиально новом качестве («Сверхмодерн»).
Необходимость Красного воскресения вытекает из специфики общемировой ситуации. Делегитимация предшествующей модели всемирно-исторического развития очевидна. А значит, без легитимной новой модели всемирно-исторического развития катастрофа неминуема. Спасти мир от такой, уже начавшейся катастрофы может только соразмерная ситуации инновация, возвращающая человечеству утерянное им право на гуманизм, историю, подлинное, то есть человеко-центрическое развитие. Причем такая инновация должна быть именно Историческим проектом в полном смысле этого слова. То есть внятно изложенным Замыслом, воплощенным в Реальность. И не в «малую реальность общины, новой редакции «Нью Эйдж», а в великую Реальность великой страны, от которой вопреки всему случившемуся всё еще ждут чего-то подобного. Такая страна — Россия.
Все это заявлено молодым общественно-политическим движением в 2011 году. А что могло быть сделано правящей коммунистической партией, сформированной ее отцами-основателями на основе ряда основополагающих принципов, в числе которых не абы какой, а именно воинствующий атеизм?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо рассмотреть этот самый «воинствующий атеизм» не как «универсальную постоянную», а как динамическую характеристику исследуемой нами системы.
Война с «религиозным мракобесием» не является изобретением большевиков. Они всего лишь унаследовали яростный антирелигиозный и антицерковный пафос у тех, кого постоянно называли своими политическими предшественниками — у французских якобинцев. Великая Французская буржуазная революция была первой нерелигиозной и антирелигиозной революцией. До 1789 года революционеры — нидерландские гезы, пресвитерианцы Кромвеля, немецкие анабаптисты — противопоставляли господствовавшей ортодоксальной религиозности свою, порою еще более накаленную.
Но даже первая в мировой истории Великая Французская буржуазно-атеистическая революция не была атеистической до конца. Уничтожая священников, которые поддерживали ненавистную для революционеров монархию, французские революционеры учреждали новые культы: культ Богини Разума, культ Верховного Существа. Да, впервые в истории большинство якобинцев было атеистическим по своему мировоззрению. Но просветительский атеизм конца XVIII века не был воинствующим в полном смысле этого слова. Общеизвестны слова Вольтера «Если бы Бога не существовало, его следовало бы выдумать» («Si Dieu n’existait pas, il faudrait I’inventer»). Воинствующий атеизм той эпохи был отклонением от нормы. А значит, не мог утвердиться в виде всевластной суперидеологии.
Еще до прихода к власти Наполеона Бонапарта, подписавшего конкордат с Ватиканом, воинствующий атеизм был осужден Конвентом (после казни Робеспьера, который тоже не был воинствующим атеистом). А затем — Директорией, Консульством. В итоге, всё вошло в единственно приемлемые рамки — в рамки компромисса между светской и религиозной частями населения страны. Компромисс этот, являющийся альфой и омегой западного проекта «Модерн», ставшего «Локомотивом Истории» после Великой Французской революции, основан на отделении церкви от государства: государство не вмешивается в дела церкви, церковь не претендует на роль «державного окормителя».
Вот тот максимум атеистичности, который может позволить себе мало-мальски разумная политическая система. То есть система, заинтересованная в сохранении политического равновесия. А в этом заинтересована любая система. Исключение составляют пришедшие к власти авантюристы-временщики. Но большевики к этой категории явно не относились.
Приход к власти — это одно. А осуществление власти — это совсем другое. Тот, кто сверг не просто отдельного властителя, а правящий класс, отменил одно устройство жизни и стал обустраивать жизнь на совсем иных основаниях, неизбежно будет осуществлять массовые репрессии. Не от кровожадности, а по сугубой необходимости. Так называемые «бывшие» обязательно постараются вернуть утерянное. Новое устройство жизни неминуемо будет по-своему несовершенным, то есть порождающим достаточно массовый протест. «Бывшие» возглавят протест. А дальше — кто кого. Либо ты, взяв власть, подавишь этот протест, либо с тобой расправятся «бывшие».
Великая Французская революция превратила в «бывших» короля, аристократию, дворян и священников. Они в ответ яростно атаковали революционеров. Те ответили на их террор революционным террором. То же самое произошло и после победы большевиков. Революционный (то есть далеко не безупречный и не бескровный) демонтаж существовавшей Системы. В ответ на это — белый террор. И — понеслось… Белый террор… Красный террор…
В отличие от якобинцев, большевики превратили в «бывших» не только царя, аристократию, дворян и священников (то есть феодальный господствующий класс), но и исторического конкурента феодалов — буржуазию. Чем больше «бывших» — тем мощнее и противодействие и тем жестче меры по подавлению этого противодействия. Большевики подавляли всех, кого они превратили в «бывших». В том числе и священников.
Это называется «политическое подавление представителей бывшего правящего класса». Но таким подавлением всё никогда не ограничивается. Бывший правящий класс всегда подавляют не только политически, но и идеологически. Служители культа — это представители бывшего феодального господствующего класса, подавляемые политически. А сам культ — это важнейшая составная часть идеологии бывшего господствующего политического класса. То есть то, что надо подавлять идеологически — с помощью форсированной, то есть «воинствующей» атеистической пропаганды. Большевики могли быть убежденными атеистами или глубоко верующими людьми. В большинстве своем они, конечно же, были убежденными атеистами. Но если бы они не были атеистами, то всё равно делали бы то же самое. Таковы законы политической и идеологической борьбы в период утверждения у власти нового социально-политического субъекта, радикально меняющего исторически сложившееся жизнеустройство.
Но проходит время… Новый социально-политический субъект (большевистская партия, опирающаяся на рабочих и крестьян) утверждается у власти и сталкивается с тем же самым, с чем столкнулся социально-политический субъект, осуществивший Великую Французскую буржуазную революцию, — с принципиальной невозможностью искоренения религиозной веры.
Далее обнаруживается, что верующие и священнослужители готовы принять новое жизнеустройство, готовы по целому ряду вопросов поддержать субъект, это жизнеустройство утвердивший и развивающий.