Красная волчица
Шрифт:
— Ты уверен? — прошептала она.
Мальчик кивнул, и Анника увидела его волосы, торчавшие словно кисточки из густого желе.
— Потом человек вышел из машины, взял Бенни за ноги и оттащил к Рудному отвалу… Потом он отряхнулся, сел в машину и уехал в сторону Шёфартсгатан, к гавани…
Теперь Анника смотрела на мальчика совсем другими глазами. В ней боролись недоверие, отвращение и сострадание. Правда ли это? Если да, то какая же отвратительная! Бедный парень.
— Что ты сделал после этого?
Мальчик затрясся. Сначала задрожали
— Я… подошел к Бенни. Он лежал около высокого забора и… Он был мертвый.
Мальчик обхватил себя худыми руками и принялся тихо раскачиваться из стороны в сторону.
— У него не было половины головы и половины лица, их размазало по земле, и спина была изломана… Ошибки быть не могло… Я все понял. Я пошел домой, но всю ночь не мог уснуть.
— И ты ничего не рассказал полицейским?
Он покачал головой и трясущейся рукой вытер слезы.
— Я сказал маме, что пришел домой без четверти десять.
Анника наклонилась вперед и неловко положила руку ему на колено.
— Линус, — сказала она, — то, что ты мне рассказал, очень страшно. Это просто омерзительно. Думаю, тебе надо рассказать это какому-нибудь взрослому человеку, потому что очень тяжело, просто нельзя носить в себе такой ужас.
Мальчик резко отодвинулся, сбросив ее руку со своего колена, и прижался спиной к стене.
— Вы обещали! — выкрикнул он. — Вы сказали, что не будете упоминать мое имя!
Анника беспомощно подняла руки.
— Ладно, — сказала она. — Я не собираюсь никому ничего говорить. Мне просто страшно за тебя. Я давно не слышала таких жутких историй.
Она опустила руки и поднялась.
— То, что ты видел, очень важно для полиции, чтобы выяснить истину, но это ты и без меня понимаешь. Ты умный парень. Смерть Бенни — не случайность, и ты единственный, кто знает это доподлинно. Ты согласен с тем, что убийца может спокойно уйти от ответственности?
Подросток упрямо смотрел на свои колени.
Аннике вдруг пришла в голову одна мысль.
— Тебе знаком… человек в машине?
Мальчик поколебался, сплетая и расплетая пальцы.
— Возможно, — глухо произнес он. Потом вдруг резко поднял голову и посмотрел Аннике в глаза. — Который теперь час?
— Без пяти шесть, — ответила она.
— Черт. — Мальчик вскочил со стула.
— Что случилось? — спросила Анника, когда он пробежал мимо нее на кухню. — Ты говорил, что, наверное, знаешь человека, сидевшего за рулем той машины…
— Сегодня моя очередь готовить ужин, а я еще и не начинал.
Он снова показался в дверном проеме.
— Скоро придет мама, — затравленно сказал он, — вам надо уходить, прямо сейчас!
Анника надела куртку и шагнула к Линусу.
— Подумай о том, что я тебе сказала, — произнесла она и попыталась улыбнуться.
Она оставила мальчика с грызущим чувством неисполненного долга.
Томас чувствовал, как в нем вскипает раздражение. Он стоял перед входом в детский
— Ты не знаешь код? — спросил он у стоявшего рядом сына.
Мальчик покачал головой.
— Нет, его всегда набирает мама, — ответил он.
Через секунду замок открыли изнутри. Вышла женщина лет сорока, ведя за руки двух сопливых трехлеток. Томас буркнул нечто вроде благодарности, придержал дверь перед Калле и вошел в вестибюль.
— Весело было ходить в детский сад, — мечтательно произнес мальчик.
Томас рассеянно кивнул и внутренне собрался. Каждый раз, входя в детский сад, он чувствовал себя инопланетянином. Его кожаная куртка, портфель и блестящий галстук являли слишком резкий контраст с тапочками и дешевыми кофточками нянечек и воспитательниц. Среди крошечных сапожек и лилипутской мебели он чувствовал себя неуклюжим великаном, потным и неуместным. Наверное, все дело в неумении общаться, в невозможности участвовать в контакте, установившемся между его детьми и персоналом. Он не мог рассуждать об одном и том же рисунке в течение десяти минут, его начинало распирать от нетерпения, он уже не понимал, что это — прекрасная Елена или кошка. Он не мог долго задерживаться на одной мысли, на одном действии.
Дочка сидела за столом и вырезала фигурки, когда он вошел в группу. Эллен делала рыбок и растения для своего моря.
— Помочь тебе одеться? — спросил он.
Она удивленно воззрилась на него.
— Я уже давно одеваюсь сама, — наставительно произнесла она, положила на место ножницы и бумагу и пошла к своему шкафчику — стройный человечек с маленькими ножками и неугомонными ручками.
На улице Флеминга они сели в автобус, и только после того, как он тронулся, Томас осознал свою ошибку.
— Я хочу начать играть в хоккей, — сказал Калле, пока Томас пытался отодвинуть в сторону какого-то пенсионера в коляске, чтобы не дать ему переехать Эллен.
Перед внутренним взором Томаса замаячила мрачная перспектива возить сына через центр города несколько раз в неделю.
— Ты не думаешь, что тебе слишком рано играть в хоккей? — спросил он.
— Вильям уже занимается в «Юргордене». Они говорят, что он уже переросток.
Боже милостивый, подумал Томас.
— Старушка, сиди спокойно, — сказал он дочери. — Мы скоро приедем.
— Я спотела, — сказала девочка.
— Надо говорить «вспотела», — презрительно изрек Калле. — Ты никак не научишься говорить.
Полкилометра до их квартала на Хантверкаргатан они ехали четверть часа. Калле два раза упал, когда шофер резко тормозил, не успевая проехать перекресток из-за пробки на улице Шееле.
Пот тек по спине Томаса, он вдыхал окись углерода и витавшие в воздухе вирусы и клялся себе плюнуть на все партийные дрязги и проголосовать за тех, кто пообещает разобраться с пробками в Большом Стокгольме.