Красная волчица
Шрифт:
Надо пойти и лечь, подумала она, но не двинулась с места.
Она, словно прибитая гвоздями, сидела в темной кухне до тех пор, пока не зазвонил телефон.
— Ты все еще не спишь? Ты же давно должна быть в кровати.
Она улыбнулась, слушая голос мужа.
— Я уже иду, — солгала она.
— Как прошел день?
Она едва слышно вздохнула.
— Та девочка никак не может сосредоточиться, она требует от меня невероятных усилий.
— Что со скульптурой?
— Ничего.
Короткое молчание.
— Ты
— Что я должна была слышать?
— О нем.
— Нет.
— Я приду около двух. Ложись и не жди меня.
Она снова улыбнулась:
— Именно это я и собираюсь сделать…
Положив трубку, она медленно потащилась по лестнице на второй этаж. По улице проехал автомобиль с включенным дальним светом, и по стене пробежала взъерошенная тень облепленной снегом березы.
Несмотря ни на что, в жизни ей выпал счастливый жребий. Дочери выросли здоровыми целеустремленными людьми, которых высоко ценили за пользу, которую они приносили обществу. Но главным призом ее жизни был Торд.
Кончиками пальцев она погладила свадебную фотографию, висевшую на самом видном месте в гостиной второго этажа.
Она вымыла лицо, почистила зубы, прополоскала рот, сплюнула, разделась и пошла в комнату. Она аккуратно сложила одежду и положила ее на стул возле серванта.
Она натягивала ночную рубашку, когда из гардеробной неслышно вышел мужчина. Она сразу вспомнила его, хотя он стал более внушительным и совсем поседел.
— Это ты! — удивленно воскликнула она. — Что ты здесь делаешь?
Она нисколько его не испугалась. Не испугалась даже тогда, когда он поднял затянутые в перчатки руки и обхватил пальцами ее горло.
Паника началась, когда Маргит стало нечем дышать, а бушующий в крови адреналин взорвал мозг в последней попытке сохранить сознание. Комната опрокинулась, она увидела, как на нее валится скошенный потолок. Лицо мужчины становилось все ближе и ближе, а его железные пальцы продолжали давить горло.
Никаких мыслей, никаких чувств…
Только где-то далеко внизу расслабились какие-то мышцы и под трусами неожиданно стало очень тепло.
20 ноября, пятница
Томас прокрался в квартиру как чужак. Как долго он отсутствовал, как далеко отсюда был — так далеко, что уже не чаял вернуться. Пентхаус на Грев-Турегатан в Эстермальме лежал где-то в другом мире, в другой галактике — за сотни световых лет отсюда, но теперь он все же дома, он ощущал это каждой клеточкой своего тела и испытывал невероятное облегчение.
Он дома, у себя дома.
Все здесь было привычно и знакомо — тихий шум неисправной вентиляции, смешанный с дыханием спящих людей, в квартире прохладно и сыро от тянущего из окон сквозняка, из кухни доносится запах пережаренного масла. Томас снял куртку, поставил на пол футляр с ракеткой и спортивную сумку, снял сапоги, окинул взглядом неуклюжую маскировку — неиспользованный
Он судорожно сглотнул и попытался отогнать прочь чувство вины. В одних носках он на цыпочках зашел в детскую и склонился над кроватками. Дети спали, полуоткрыв рот — в пижамках и в обнимку с мягкими зверушками.
Это был его мир, его реальность. Пентхаус в Эстермальме был холоден и рассчитан до последнего сантиметра. Изощренная, обольстительная мебель. Жилье Софии Гренборг было синим и рафинированно-холодным, его квартира — теплой и желтой от света качавшихся на столбах фонарей.
Он направился в спальню. Каждый следующий шаг давался тяжелее предыдущего. Он встал в дверном проеме и посмотрел на жену.
Она спала поперек кровати в чулках, трусах и свитере, с открытым, как у детей, ртом. Ресницы отбрасывали на скулы длинные тени, дышала Анника глубоко и ровно.
Взгляд Томаса скользнул по ее крупному телу — угловатому, мускулистому и сильному.
Тело Софии Гренборг было белым и мягким, а как она стонала, когда они любили друг друга.
Его вдруг, совершенно неожиданно, охватило всепоглощающее чувство стыда. Он попятился и вышел из спальни, оставив Аннику лежать поперек кровати без одеяла.
Она все знает, подумал он. Кто-то ей рассказал.
Не включая свет, он вошел на кухню, сел за стол, поставил локти на колени и подпер голову ладонями.
Нет, это невозможно, подумал он. Если бы она знала, то не спала бы так безмятежно.
Он тяжело вздохнул. Ничего не поделаешь.
Ему придется лечь рядом с ней, лежать до утра без сна, прислушиваться к дыханию жены и тосковать по яблочному аромату и дымку ментоловых сигарет.
Он встал, в темноте наткнулся на мойку. Действительно ли он так тоскует по всему этому?
Или все же?..
Липкая ладошка легла Аннике на щеку.
— Мама, привет, мама.
Анника открыла глаза, зажмурилась от яркого света, не в силах сразу понять, где она находится. Потом она поняла, что всю ночь проспала в одежде, и увидела склонившуюся над ней Эллен — хвостики свисают к лицу матери, ротик вымазан арахисовым маслом.
Лицо Анники расплылось в широкой улыбке.
— Привет, лапочка.
— Я сегодня останусь дома.
Анника погладила дочь по щечке, кашлянула и снова улыбнулась:
— Нет, не получится. Но сегодня я заберу тебя после полдника.
Анника присела на кровати и поцеловала Эллен, слизнув с ее губ арахисовое масло.
— До полдника.
— Сегодня пятница, на полдник будет мороженое.
Девочка задумалась.
— Да, после, — сказала она и выбежала из комнаты.
В приоткрытую дверь заглянул Томас. Вид у него был такой же, как всегда, — усталые глаза, волосы непослушно топорщатся.
— Как ты себя чувствуешь?
Она улыбнулась, по-кошачьи выгнув спину.