Красная зима
Шрифт:
Глаза у Нади стали большими.
– Да как же это… куда власть смотрит?
– Наденька, они теперь – власть. А называется это… рек… рак… Нет у них еды. И денег нет заплатить. Вот и грабят, ежели по-простому.
– Реквизиция? – уточнила тора, приходя в себя.
– Во-во… это слово.
Надя помолчала пару минут.
– И что дальше?
– Сама знаешь что. Поместья горят, людей убивают. Думаешь, Алексеево заговоренное?
Тора так не думала. А какой ценой ей удавалось сохранять спокойствие – знала
– Ты ведь не просто предупредить пришел, Саввушка?
– За то я тебя и люблю, Наденька. Умна ты…
Тора не улыбнулась. И на шутку не ответила – не до того.
– Ну так?
– Им сюда недолго добраться. Не одни, так другие…
– Сколько у меня времени?
– Дней десять, может, и того нет. Если Изместьево загорелось… сама понимаешь.
– Понимаю.
– Уезжать тебе надобно. В город.
– Муж не поедет.
– Дочь и внука сбереги. В городе никто знать не будет, кто тора, кто жама… сойдет! А там, глядишь, и наладится чего…
Надя подумала несколько секунд.
– И то верно. Только вот муж…
– Мало тебе жизни попортил? Сама понимаешь, тащить его с собой, дурного да пьяного, – на гибель всех обрекать. Начнет задираться – на первой же осине и повиснет. А вы под осиной ляжете.
В словах Савватея был свой резон. И все же, все же…
– Не по-людски это. И не по-божески.
– То и верно! Вот всем в домовину, оно куда как лучше, правда, Наденька? И тебе, и дочери, и внуку…
Надя помолчала несколько минут. Раздумывала, потом решилась.
– Савва, мне дня три хотя бы надо.
– Для чего?
– Когда Иван напьется, он… ты сам знаешь!
– Знаю. А то ж…
Вся округа знала.
Первая стадия запоя у тора Алексеева – пожалейте меня, полейте меня. Водкой.
Вторая – лихость и удаль. Надо ж показать миру, какой замечательный человек осчастливил его своим присутствием. На этой стадии и случались монастыри с кабанами.
Третья стадия – бревно.
На этой стадии тор Алексеев просто валялся в положении риз и требовал очередную бутылку. Заливал ее в себя и засыпал. И спал, спал, спал…
Что от него и требовалось.
Савватей понурился.
– Я так и знал, что ты это скажешь.
Надя ответила грустной улыбкой.
– Саввушка, ты же все понимаешь…
– Наденька, тогда… я не просто так Матрешку к вам привел.
– Матрена?
– Да, моя племяшка. Наденька, она все дороги знает. Ты поняла? Все тропинки…
Надежда поняла. Отлично поняла…
– Случись что…
– Она выведет. Ко мне. Дом я купил, как и договаривались. Все сделал.
Первый раз за двадцать лет, даже больше, Надежда подошла к Савватею. Положила руки на плечи мужчине.
– Спасибо тебе, Саввушка. Ты знай, если что – другого мужчины в моей жизни не было. Только ты…
Савва понял правильно. Иван Алексеев мужчиной не был даже в глазах его жены.
– Будь ты жамой, Наденька, не искал бы я другой жены.
Поцелуй получился коротким, но от этого не менее искренним.
До слез искренним.
До привкуса соли на губах.
– Ох, Наденька…
На рубахе Савватея, там, где прикасалась к его плечам Надежда, алели на беленом холсте пятна крови. Алое на белом, как на снегу…
Тора Алексеева в кровь ладони ногтями разодрала, пока слушала его рассказ, да так и не заметила…
– Я желаю посещать ваши курсы.
– Вы?!
Мужчина смотрел на Нини так, словно та была… ладно! Не мокрицей! Но чем-то… достаточно бесполезным. К примеру, фантиком от конфеты. Девушка прищурилась.
– Вы имеете что-то против, жом?
Мужчина покачал головой.
– Тора, посмотрите на себя. Вы не предназначены для этой работы.
Зинаида сдвинула брови.
Да что ж такое?!
Она что – вообще ничего не значит?! Что за наглость такая?!
Полкан у ноги согласно рыкнул.
С момента прибытия великой княжны в Свободные герцогства прошло уже больше десяти дней. Зинаида успела найти дом и выкупить его.
Успела познакомиться с соседями.
А теперь пыталась устроиться на курсы санитарок при госпитале.
Но… ее не брали!
Уже третий раз! А учитывая, что в городе это был последний госпиталь…
Вот стоит напротив нее доктор, в алом халате и таких же брюках, серьезный, усталый… [7]
Сколько ему на вид? Лет тридцать, может, немного больше. Чем-то этот мужчина напомнил Нини цаплю. Высокий, длинноногий, с вытянутым лицом, в очках… темные волосы гладко зачесаны назад, серые глаза смотрят спокойно и упрямо.
– Вы считаете, что я с ней не справлюсь, жом?
– Я уверен, тора.
– Я не боюсь крови. И боли тоже не боюсь. Я уехала из Русины, жом.
7
В этом мире униформа медиков – красная. И крови не видно, и стрелять по ним якобы не должны. Медики же. (Прим. авт.)
Доктор посмотрел на девушку в простом темном платье. На собаку рядом с ней. И чуточку смягчился.
Русина…
Война, революция… что видела эта девочка? Какое горе застыло в ее глазах колотым зимним льдом? Что заставляет ее держать пальцы на ошейнике собаки? Словно бы уверенности набираться…
Почему она так настроена?
– Тора, пойдемте со мной. Вы когда-нибудь работали сестрой милосердия?
– Я… участвовала в работе санитарного поезда.
Доктор откровенно фыркнул.