Красная зима
Шрифт:
Горцы зашумели, заволновались. Старейшины переглянулись, и один из них, которого Барза-бек не любил больше остальных, поднял руку.
– Мы слышали! И слышим голос нашего рода!
Сложно бы не слышать – половина гор слышала!
– Мы приняли решение! Ты поведешь воинов нашего рода в набег на равнины!
Барза-бек якнул, бякнул… и замолчал.
Тут уж не откажешься: или ведешь, или – катишься. Кувырком. С гор. Спустят и не заметят. Пришлось соглашаться. А не хотелось…
Выбора не было.
Старейшины переглянулись –
– Какой улов?
– Уже около двух сотен дурачков, – отчитался корнет.
Антон Андреевич Валежный довольно кивнул.
– Никого не упустили?
– Никак нет, ваше…
– Без чинов, голубчик.
– Никак нет!
– Отлично. Ты вот эту записочку полковнику передай, будь любезен.
С нижними чинами Валежный всегда был безукоризненно вежлив. И это давало свои плоды.
Корнет расцвел, прижал к сердцу лист бумаги с личной, Валежного, печатью и умчался. Антон Андреевич с нежной улыбкой посмотрел в сторону Ферейских гор.
Зима на пороге.
Зимой горцы не воюют, но ведь и Борхум зимой не воюет! А у него… у него нет выбора! Если здесь и сейчас не дать по жадным чилианским лапкам, которые зашевелились за горами, то весной…
Весной Русину разорвут на части.
Освобожденцы?
Знаете что, господа?!
Идите вы…
С миром, но туда, где темно и узко!
Здесь и сейчас Валежному дважды плевать было на Освобождение! Он спасает страну для таких, как Пламенный? Для Гаврюши?
Нет.
Он просто спасает страну.
Для таких, как его отец, братья и сестры, племянники и племянницы, для тех, кому некуда бежать. Для тех, кому бы просто жить…
А для этого надо спровоцировать фереев здесь и сейчас. И дать им по рукам.
Чилианцы начали подталкивать горцев. Отлично!
А теперь представьте – уходят люди и пропадают. И ни известий от них, ни звука, ни слова… нет, как не было! Горцы заволнуются! Пойдут в набег!
И тут-то Валежный сможет с полной отдачей обрушиться на них. И сделать так, чтобы им в ближайшие лет пять не до войн было.
А что Петер приказов не отдает…
Вот уж для войны это и лучше! Валежному те указания из генерального штаба давно поперек горла стояли! Он бы давно и горы перешел, и половину Чилиана откусил, и плевать, что там визжать будут! Пусть в Лионессе хоть ежа родят! Поперек шерсти!
Ан нет!
Политика!
Вечно эти дипломаты мешают честным людям воевать!
Валежный хмыкнул – и направился обратно в расположение войск. И…
Оп-па!
А это что у нас за выступление? Концерт самодеятельности?
– …такие же братья! И они так же хотят свободы! А мы их держим в плену! Мы хотим прийти на их землю! А фереи могут жить своим умом! Могут решить сами для
Оратор понял, что стоящие кругом люди не столько слушают, сколько смотрят, икнул – и обернулся. И встретился взглядом с нежной улыбкой Валежного.
– Да ты продолжай, жом, – почти ласково попросил генерал. – Не стесняйся. Кто там и как жить может? А мы послушаем!
Жом дернулся, но понял, что бежать некуда. А раз так…
Бывали уже такие ситуации. Когда агитаторы начинали кричать, заводили толпу, а под шумок…
Да, вот именно, что под шумок. Можно и Валежного пристрелить. И войско отсюда увести… кому какая разница, что горцы пойдут в набег? Зато у Освобождения будет еще один полк – Ферейский!
Это важнее, чем какие-то там крестьяне, живущие в предгорьях! Понимать надо!
А Валежный тоже радовался.
Агитаторы ему и даром не нужны! От одной такой крикливой пакости проблем может быть – вагон с прицепом! Одна паршивая овца все стадо перепортит! Но в том-то и беда! Побеждать этих гадов надо на их поле! А не плодить мучеников!
Так что…
– Это не фереи пришли к нам! – вновь завелся оратор. – Они бы жили и жили, а мы! Мы присоединили их к Русине! Мы заставили их принять наш язык и веру! Мы пытаемся причесать всех под одну гребенку! Мы не даем им стать самостоятельными! И сейчас – за что будут гибнуть их люди?! За то, чтобы Петер карманы набил?! За это мы голову сложим?! Да?!
Валежный сделал шаг к нему, но…
Не успел.
Попросту не успел.
Вперед шагнул корнет. Почти мальчишка, лет семнадцать-восемнадцать. Такой же, как тот, которого он сейчас отправил с поручением. Совсем еще ребенок.
– Голову мы за родину сложим! – зазвенел полудетский голос. – Понял ты, мразь?! За то, чтобы наших людей не резали и не грабили! Ты в селе был, которое эти фереи навестили? Нет! Так сходи, скотина! Головешки там! И живых нет! Кого убили, кого с собой увели, в Чилиан продадут! Наши люди о смерти молить будут, как о милости! Знаешь, как мирные фереи развлекаются? Как уши режут, носы, руки отрубают, горло нашим людям перерезают, как баранам? Младенцев в снег выбрасывают – с них пользы никакой, а растить долго! Не знаешь?!
Оратор отступил, но куда там! Корнет надвигался на него. А потом вытащил что-то из-за пазухи.
– На! Смотри, скотина!
Перед оратором упал на землю хлеб.
Черный?
Черная земля. Белый снег. Черный хлеб.
– Изба сгорела! Хлеб остался!
И до Валежного дошло. Хлеб… он просто сгорел. Корка черная… а мальчишка…
– Дядька мой там жил! Понял?! Он меня вырастил, в отставку вышел, уехал в предгорья! Жить хотел, детей растить! За что его?! Ему те фереи и даром бы не сдались, он к ним первый не ходил! Они пришли на нашу землю – жечь и грабить! Не для выживания – для развлечения! Да будут прокляты те, кто смеется, видя чужую кровь!