Красная звездочка
Шрифт:
— Понимаю, но просто удивительно, что есть люди, которые хотят войны. Они ведь тоже могут погибнуть!
— Надеются уцелеть.
— Лучше бы позаботились о таких как Джоан, Майкл…
Роберт украдкой глянул на меня, и я добавила:
— Да и у Роберта, может быть, тогда была бы другая мечта.
Дядя Филипп удивлённо посмотрел на меня и обратился к мальчику:
— Ты не объяснил мне, зачем это девчушке знать?
— Она из Советского Союза, — как бы нехотя сообщил Роберт.
— Что, что? — не поверил своим ушам дядя Филипп, такое у него стало
— То, что слышишь.
— Макс, иди сюда! — рыжеволосый мужчина схватил за полу проходившего мимо человека. — У нас гостья из Советского Союза.
Мне стало неловко. Какая я гостья! Так, обыкновенная девочка. Но вокруг стали собираться люди, все глядели на меня и улыбались.
— Ты ходишь в школу? — спросил усатый, присев передо мной на корточки.
— Конечно!
— И сколько платят твои родители?
— Нисколько. Разве за школу нужно платить?
— Эй, Том, спроси, какую помощь получают безработные! — крикнул кто-то сзади. За меня вступился дядя Филипп.
— Ну откуда девочка может знать, сколько платят по безработице!
— Про безработных я не знаю. Я только знаю, что возле трамвайной остановки, недалеко от школы, есть большая доска, и на ней много-много объявлений «Требуются на работу». Одно возле другого, густо-густо наклеены. Я их из любопытства прочитываю, когда мы с бабушкой трамвая ждем. Если куда-нибудь ехать надо.
— Говорят, в Советском Союзе в самом деле нет безработных, — пожимает плечами Том и приглаживает усы. Остальные переглядываются, хмыкают. То ли верят, то ли нет.
— А это правда, что все дети — и большие и маленькие, летом уезжают к реке или к морю, там загорают, купаются и даже лечатся, если нужно?
— У Тома трое ребятишек, вот его всё и интересует, — как бы извиняясь, говорит худой, в клетчатой рубахе человек, которого дядя Филипп назвал Максом.
— Конечно, правда! У нас есть ещё самый главный пионерский лагерь — Артек. Туда едут самые лучшие ребята, отличники, ну и если хорошую стенгазету выпускают или поют, танцуют. Спортом занимаются. Но кроме Артека ещё тысячи пионерских лагерей. Я тоже в одном была. Прямо на берегу моря. Загорела, стала совсем чёрная. Чернее, чем Майкл.
Чего это я про Майкла? Они могут его и не знать.
Они расспрашивали о совсем простых вещах и удивлялись им. Казалось, мы все давно знакомы, такие славные, добрые люди! И я решилась сказать дяде Филиппу:
— У меня есть просьба. У вас работал один человек. Его плита придавила. А теперь Джон, вернее, Джоан, вместе со всеми на улицу выселяют. Просто ужас какой-то!
— Я его помню, — сказал Макс. Совсем седые, волнистые волосы делали его похожим на соседа нашего, профессора. Он тоже худой и высокий. И голос такой же — тихий, но строгий. — Надо помочь.
— С каждым может случиться, — вздохнул отец троих ребятишек усатый Том.
— Ладно, нам пора, — вмешался Роберт. Надо не надо — он вставлял это словечко: «ладно». И сразу за руку. Если у меня не осталось синяков от его хватаний, так это чудо. — Её поезд скоро уходит.
Только я хотела спросить, какой это, интересно, поезд у меня уходит, как дядя Филипп засуетился:
— Мы и так тебя задержали, малышка. Родители, наверно, волнуются. До свидания!
— Счастливо! Привет Советскому Союзу! — каждый хотел до меня дотронуться, улыбнуться на прощанье.
— Спасибо вам, дядя Филипп! Привет вашим малышам, Том! Не забудьте про Джоан, Макс! — мне вдруг стало жалко с ними расставаться, хотелось сказать что-то особенное, даже в горле защекотало. — Я вас всех не забуду. Пусть у вас будет всё хорошо!
Они махали мне вслед, а Роберт тянул меня, будто и в самом деле мы опаздывали на поезд.
Всё так неожиданно
Даже удивительно, что рядом с таким шумным местом оказался совсем безлюдный переулок. Ну вот, сейчас Роберт опять станет уговаривать: «Отдай звёздочку» — или просить: «Сделай меня миллионером». Я уже приготовилась стыдить его, вообще как-то выбить дурацкую мысль о миллионе, но он молчал.
Он стоял, засунув большие пальцы рук под пояс и раскачиваясь с носков на пятки, с пяток на носки. Стоял и смотрел в землю, хотя там ничего не было. Нет, по земле полз-переваливался чёрный жук, совсем такой, как дома. Может, крылышки у него другие, но он же не летел, рассмотреть нельзя. Остановился у самой моей босоножки, потрогал её усиками и пополз в обход. И мне до слёз захотелось домой. Домой хочу! К маме, к папе, к сестричке! В наш двор хочу! И ещё к бабушке! Ой-ой-ой! Бедная бабушка, всё дожидается горчичников!
— Вот что, Лана, — на что-то решившись, глухо сказал Роберт. Я даже вздрогнула от его хриплого голоса. — Сейчас мы отправимся с тобой ещё в одно место. Только не знаю, как объяснить, где оно.
— А ты сильно думай, звёздочка поймёт, — великодушно ответила я. Мне не хотелось с ним ссориться.
Он наклонился к звёздочке. На экране появились непонятные тени, кресты.
— Что ты там видишь?
— Ты только не пугайся. Я хочу, чтобы мы оказались… на кладбище.
— Где? Ничего себе прогулочка! — воскликнула я. Прямо мороз по коже!
— Это очень нужно, честное слово.
Ну что ж, кладбище так кладбище. Хотя и страшновато.
«Пусть будет так, как хочет Роберт», — отдала я мысленно команду.
Тропинка шла между колючими кустами, неяркими цветочками.
— Здесь похоронен брат моей матери, — хмуро сообщил Роберт, останавливаясь возле тёмной таблички. — Видишь, написано: «Лётчик военно-воздушных сил Норман Мейлер». Он воевал с фашистами, ранили его. Возле Берлина. И не смогли спасти. Дома у нас не любят о нём вспоминать. То есть отец не любит, а мама иногда рассказывает. У него были русские друзья. Он вообще о русских говорил только хорошее. Вместе воевали против фашистов, должны и дальше быть вместе, — так он говорил. Мама ездила к нему в госпиталь. Но ничего нельзя было сделать. Я думаю, жаль, что его нет. Мы бы с ним дружили.