Красно Солнышко
Шрифт:
– Оставь. Пусть расскажет остальным, что здесь случилось…
Из шатра выходит, оправляя доспехи, Слав. Волк, оставшийся перед входом в шатёр, неспешно поднимается, идёт рядом.
– Ты её кончил?
Спрашивает Брячислав, и по тому, как потрясённо смотрит на старшего юноша, понимает, что у того даже в мыслях не было ничего подобного. Князь открывает было рот, собираясь отдать жестокий приказ, и вдруг замирает на полуслове – этого делать нельзя. У парня была его первая женщина… И после такого убить её? Юноша просто не сможет. Или надломится духовно. Мысленно проклинает Тёмных Богов, потом машет рукой:
– Становись! Возвращаемся!..
По дороге забирают оба тела своих товарищей, ждущих друзей на берегу. Вечером будет тризна. Большой костёр, на котором сожгут павших, дабы очистились их души и вознеслись к Ирию, где будут помогать тем, кто ещё жив… Затем братья по дружине сядут за общий стол, станут пировать, поминая добром павших. Ибо так заведено с самого Начала – о мёртвых либо ничего, либо только хорошее…
… Слав шагает в общем строю. Рядом с достоинством трусит неспешно Волчок. Вчера – Молодший [19] . Отныне - полноправный член дружины славянской. На душе – странное чувство. Он впервые познал женщину. Стал мужчиной. Пусть она и сопротивлялась, пыталась кусаться, отбивалась изо всех своих слабеньких силёнок – но он взял её. Вкусил сладость
19
младший
Глава 8.
…Не спустили местные лютой расправы. Оно и понятно – свой всегда ближе к телу, чем пришлые. И всегда прав. Не поняли намёка оленеводы, и началась война… Да только зря решились их вожди на это. Против закованных в сталь славян костяные луки слабы, а каменные наконечники коротких копий ломаются, словно сухая трава под подошвой. Так что получалась не битва честная, а просто бойня. Соберутся чужаки вроде бы тучей. Может, три сотни воинов, или четыре. Приплывут неведомо откуда на своих лодках-каяках, закрутят над головами боевые плети: куски кости к ремешкам привязанные с дырками проделанными. Воздух воет, морок вороги пытаются нагнать на славянских воинов. Пустят тучу стрел тоненьких, начинают высаживаться на берег. А дружинники дождутся, пока те все на землю выйдут, да к стенам подбегут, и начинают стрельбу из луков и самострелов. Тяжёлые стрелы костяные доспехи насквозь пробивают, сметают находников [20] , словно веник снег с валенок. Потом ворота распахиваются, и стена щитов, да секироносцев зачищает уцелевших и раненых. Побросают тела в воду – пусть плывут себе с приливом. Правда, одного местные всё же добились. Не стали братья-князья лодью с вестями в Аркону посылать. Решили сначала порядок навести здесь, на Зелёной Земле. Очистить края новые. Ещё Путята носом крутил – не нравилось ему здесь… Словом, воевали, если можно так сказать, почти каждую неделю. Рутиной уже такие нападения стали. И скучными, до невозможности. Кроме первых двух воев, павших в засаде, дружина никого не потеряла. Даже раненых не было. Так, пара поцарапанных. Потом война на спад пошла. Стали реже чужаки наведываться. Поначалу то, каждую неделю приплывали. Потом – раз в две недели. А уже месяц никого не было. Видно, перемололи славяне силу заморскую. Выбили всех, кто оружие мог в руках держать. Тем временем волчица ощенилась. Четверых принесла. Трёх кобельков, да одну сучку. Толстые, пушистые, головастые. К людям ластятся, но и собственном достоинстве не забывают. Гордые, всё же, лесные звери. Забавные. Играются когда, шум и писк далеко стоит. Таскают друг дружку за уши, валяют по земле, потом к матери бегут, уткнутся в живот с висящими чуть ли не земли набухшими сосками, чмокают довольно, сосут. И не волнует четвёрку пушистых лобастых колобков, что за стенами бревенчатыми смерть жатву собирает, режут перед оградой-тыном людей, словно скот. Не пугают зверёнышей смертные крики оленеводов, падающих один за другим под ударами стальных мечей…
20
атакующих (старослав.)
…Уж Разноцвет [21] закончился. Грозник [22] настал, когда всё закончилось. Справили Рождение Перуново, Купайлу, как смогли. Мир наступил. Зерно опять в этом году из-за битв постоянных посеять не смогли. Да и скота не было, чем Землю-Матушку пахать? Оленей, правда, что местные разводили, пригнали. Да животина вся слабая. Такой худобе плуг не потянуть. И борону тоже. Силёнок маловато. А впрягать по шесть, по восемь – так что вспашут, то и затопчут. Коней надо, быков… Но что толку мечтать? Нет их здесь. Не водятся. Не живут, короче… Оно, конечно, можно и сейчас лодью послать в Аркону. Успеет корабль до льдов-снегов туда дойти. Только вот зачем? Станет меньше воинов в городке. А ну как чужаки смогут собрать рать могучую, неисчислимую? Задавят числом. Не хватит для победы как раз тех полсотни мечей, что уйдут с благой вестью. Да, потом, соберут поселенцев, пошлют на новые земли. Приплывут лодьи к Зелёной Земле, а там… Городок порушен. Воины убиты. А на обратный путь ни времени до зимы, ни припасов. И защиты никакой. Словом, в пасть Змию угодят славянские души. Нет, нельзя посылать, пока все проблемы не решены. Потерпим ещё год. На следующий…
21
июнь
22
июль
…Храбр, если честно, другу-побратиму позавидовал. Тот уже с женщиной побыл, а он, по глупости своей, тогда отказался. У франков. Дружба их даже одно время трещину дала. Незаметную для других. Только вовремя спохватился юноша. Одумался. Понял, что это навий отец Чернобог ему соблазн послал. Повинился перед товарищем. Тот понял. Простил. Не затаил обиды. Да тут донесли дозорные, что один из чужаков возле городка ходит. Но – мирно. Не пакостит. Ловушки на зверя не рушит. Гадостей-засад не устраивает. Мельком видели – ростом мал. Не мужчина. Не воин. Князья, поразмыслив, снова послали Слава на поиски. Волчок к нему больше прикипел. Словно отца родного слушался. А вот Лада, волчица, больше Храбра любила…
…Вышла пара с утра, пока ещё роса не легла на землю, чтобы следов не оставлять. Устроились в засаде, на тропе. Волчок показал, где чужак ходит к городку. Слав терпения набрался, стал ждать. Долго ли, коротко ли – зверь уши насторожил, потом носом в бок ткнул. Идёт противник. И – не сказать, что особо таится… Слав нож вытащил, приготовился. И верно, раздвинулись кусты, вышла из них фигура в шкурах. Только… Смотрит парень – неладно что-то с этим оленеводом. Одежда вся из вытертого, в проплешинах, меха. Ни вышивок, ни бисера. Словно с чужого плеча. Кое-где дыры видны. Да и походка странная. Непонятно как то двигается. Ну… Не совсем по-людски. Голова под капюшоном неподвижна. Спина – чуть вперёд наклонена. А шаг – широкий, размашистый… Напрягся воин. Приготовился к прыжку. Волк тоже шерсть на загривке вздыбил, клыки обнажил. Но – молча. Жаль, не рассмотреть, кто это гостем незваным пожаловал… Потом разберёмся… Вот враг поравнялся с кустами, где лежал укрывшись воин. Слав бесшумно поднялся, прыгнул… То ли шестым чувством тот уловил нападение, то ли тому его Боги помогли – увернулся от захвата и смертельного удара лезвием по горлу. Покатился по небольшому склону, затих внизу. Попытался было вскочить, да волк уже тут как тут, замер над оленеводом, клыки ощерил, лапу на грудь поставил, прижал к земле, зарычал жутко. Страшно. Слав вскочил, бросился к подошве горки. Коленом в грудь ударил, ножом уже замахнулся, чтобы прикончить, да закричал чужак тоненько, жалобно, рукой прикрылся,… И откатился молодой славянин в сторону, смотрит ошеломлённо на плачущую девушку. Узнал он её. Ту самую. Первую в своей жизни женщину… А она смотрит на него, слёзы градом из карих, блестящих от голода глаз катятся. Щёки впалые. Худые. Ладошку свою кусает. Поднялся Слав, отозвал Волчка. Шагнул к ней осторожно, а дева вдруг в ноги ему кинулась. Обняла, лопочет что-то непонятное, и слезами заливается. Потом поднялась с опаской с колен. Взяла его большую ладонь, прижала к животу… Охнул парень. Брюхатая девчонка то! Ощутил выпуклость … Не поверил даже поначалу. Опустился, в свою очередь, перед ней на колени, раздвинул шкуры грязные, прижался ухом к туго натянутой коже, и отшатнулся. Маленькое сердечко бьётся у неё внутри… Девчонка, поначалу было, отшатнулась, когда он шкуры раздёрнул, потом сообразила, что парень делать собирается. Замерла смирнёхонько. А как Слав на ноги вновь поднялся, одежду торопливо поправила. Смотрит на него жалобно… Росточком ему едва до груди. Вымахала же детинушка за два года… Чуть приобнял он её за плечо худенькое, к себе прижал ласково. Повёл к ручью, бьющему неподалёку. По дороге котомку свою подобрал. Как к воде вышли, усадил на бережку, развязал мешок, вытащил из него краюху хлеба, да кусок мяса жареного. На тряпицу чистую положил, девушку за руку взял, положил её ладонь на еду. Отпустил, показал знаками, ешь, мол. Вижу, что оголодала. Волк рядом сидит. Умными глазами смотрит на обоих. Но ушами шевелит – слушает вокруг. Девчонка накинулась на мясо, словно умирающий на живую воду. Смолотила в мгновение ока. А хлеб не тронула. Не знает, что это такое… Слав пытался объяснить, да без толку. Не понимают друг друга. Пока не отломил кусочек, да не прожевал. Тогда с опаской и хлебушек съела. Вздохнул парень, поднялся. Ну что с ней теперь делать ему? Прогнать? Зимой помрёт. Если за лето благодатное так отощала, то что с ней после станет, когда холода нагрянут? А она смотрит на него так… И жалостливо, и надеждой… Бросит её? Или что? Или… Личико округлое. Носик маленький, ровный. Не такой, как у прочих оленеводов, плоский и широкий. Глаза, как прежде заметил, карие. Необычно узкого разреза, но большие. Волосы чёрные, что вороново крыло. Длинные, до пояса…
…Когда юноша с ней бок о бок, держась за руки, на поляну перед городком вышел, часовые, было, за луки схватились. Потом разглядели, что рядом с парочкой Волчок спокойно бежит, опустили оружие. Двое подошли, стали у ворот. Парень поднял голову, крикнул:
– Хочу с князем переговорить, прежде чем решение принять.
Воины, что в дозоре стояли – одобрили. Правильно Слав делает. Коли парень чужачку привёл, то должен прежде, чем в городок войдёт, разрешения испросить, да пояснить, что к чему. Послали за Брячиславом. Тот вместе с братом явился. Глянул старший князь на стоящих перед воротами, прищурился, выкрикнул:
– Ну, поведай нам, отрок. Что у тебя за дело такое?
Юноша голову опустил, потом выпрямился, снизу вверх на ограду глянул:
– Она – подарок твой, княже…
Брячислав всмотрелся – не узнал. Да и стоит ли запоминать всех, кто на твоём пути встречается? Тем более, какую то… Но виду не подал, чтобы ненароком брата-дружинника не обидеть, спросил в ответ:
– И что?
Рухнул Слав на колени:
– Прости, княже, на сносях девица. И не по совести мне мать своего дитя на произвол судьбы бросить. Не по-нашему это. Дозволь мне с ней остаться. Признаю я ребёнка её своим…
Произнёс роковые слова, и замерли все, ожидая, что решит князь-воевода. Нахмурился Брячислав. Пожевал ус вислый. На брата взглянул, на воинов, ждущих его слов.
– А ежели она ночью ворота городка своим откроет? Или потравит всех?
Слав выпрямился, твёрдо ответил:
– Не сделает дева того, княже. Головой ручаюсь.
Вновь замолчал Брячислав, потом рукой махнул:
– Будь по-твоему. Коли согласен её в жёны по Правде Родовой взять – живите в граде.
Юноша просиял, заулыбался, а Гостомысл добавил:
– Можете в клети возле лодий обустроиться. Только отмой её сначала.
Носом повёл, и Слав восхитился – нюхом младший князь не уступал зверю лесному. Избранница юноши, мягко говоря, попахивала… Жиром прогорклым, старым. Шкурами сырыми, из которых её одежда была на скорую руку корешками лесными смётана. Ведь славяне, когда род её извели, всё имущество пожгли. И рухлядь, и оружие. В кучу сложили, шатры сверху свалили, да огнём забросали. Ничего не оставили… Шагнул внутрь городка юноша. Впрочем, уже не юноша. Муж. Рядом с ним жена идёт водимая. Жмётся к своему защитнику, ежится под внимательными взглядами. Сразу видно, боится. Вцепилась ручонками в руку супруга, словно о защите молит. Дрогнули суровые сердца. Пожалели. Пришли молодые к клети, что Гостомысл под жильё указал. Не со всеми же в общей избе воинской жить женатым? Слав девицу усадил на крылечко, сам внутрь вошёл. Почесал затылок – работы много. Сколько здесь добра всякого. За дело принялся. Тюки, мешки по другим местам разложить, распихать. Канаты заново повесить на вешала. Да мусор выгрести. Девица увидала, что тот делает, с места сорвалась, внутрь сунулась, осмотрелась. Выскочила наружу. Едва Слав после очередной ноши подошёл к будущему дому – подскочила к парню, уцепилась за нож на его поясе. Тот понял, дал. Девица кусок длинный от шкуры, в которую одета была, отхватила, да внутрь клети опять нырнула. Парень за ней, а та уже метёт пол дощатый, мусор выгребает, паутину из углов вычищает. Ага. Понятно… Вскоре новый дом пустой стоял. Слав воды принёс, показал знаками и примером, что вымыть надо. Девчонка сразу за работу принялась. Да споро так! Ловко! Сразу видно – без дела сидеть не привыкла. Закончила быстро. Муж двери распахнул – пусть проветривается. А тут и братья-дружинники пожаловали. Молодым обустройство принесли. Перво-наперво – ложе супружеское, из прочных, тёсаных топором досок срубленное. С шутками-прибаутками внутрь внесли, у стены поставили. Затем шкуры выделанные, саморучно добытые. Чтобы было на чём спать, да укрываться. Утварь кухонную не стали дарить. Всё-равно, все славы в общей зале питаются. Зато подарили отрез полотна белёного на одежду новобрачной. Иголки-заколки железные, нитки суровые и тонкие льняные. Небольшой ножичек женский, который замужние женщины на поясе носят, как знак семейственности, вместе с ключами от клетей-кладовых. Этого имущества пока у молодых нет. Но со временем появится, когда окончательно Род Славянский здесь осядет. Потом позвали в баню. Истопили ради такого случая. Та уже жаром пышет, камни накалились. Новоиспечённая супруга заверещала истошно, когда Слав её в предбанник втолкнул, да оттуда жаром повеяло. Испугалась, что он её зажарить хочет и съесть. Пришлось от сраму ей рот затыкать, да шкуры грязные другой рукой сдирать не жалеючи. Раздел – оставил, пока сам разоблачался. Она в угол забилась – не выскакивать же голой на улицу перед всеми? Парень двери в парную открыл, поманил её рукой за собой. Девица губу закусила, но пошла, хотя отшатнулась было от сухого жара… Не смущаясь. Да это понятно. Он уже давно её мужем стал. Ещё тогда, в первую седьмицу Березозола(апреля)… Всё видел. Всё с ней делал… Первая вода иссиня-чёрная была. Супруга новоявленная отфыркивалась, но стояла смирно. Руки вдоль тела опустив. Скрёб её парень не жалея мочалкой жёсткой из конского волоса, и грязь с девицы прямо пластами сходила. Рёбра все наружу, едва кожу не рвут насквозь. Грудки небольшие. Торчком стоят. Бёдра – тоненькие. Как у птички. Оголодала совсем. Сколько времени она вокруг лагеря славянского ходила? Питалась, чем придётся? Ягод-грибов ещё нет. Зверь лесной к себе теперь не подпускает, уже научен. Удача, коли птицу камнем подшибёшь, или корешок съедобный из земли выцарапаешь. Да ещё – беременная…