Красноармеец Краснофлотец № 21-22((ноябрь 1937))
Шрифт:
Нестеров знал о ранении Южанина, но почему-то думал, что ранение легкое. Теперь же, взглянув на измученное, обескровленное лицо командира взвода, Нестеров заколебался в принятом решении. Ему жаль было обрекать на верную смерть полуживого человека.
Южанин сам вывел Нестерова из затруднения.
— У вас приказание, тов. комбат? — спросил он.
— Да… я хотел бы знать, сколько осталось снарядов?
— Восемь шрапнелей, тов. комбат.
— Маловато. Дело, Южанин, такое, что необходимо задержать противника, пока батальон проходит болота. Патронов
— Сколько времени потребуется на этот марш?
— Не меньше двух часов.
— Где прикажете развернуть орудие?
Эта безупречная готовность к самопожертвованию тронула Нестерова. Он торопливо схватил Южанина за руку и ласково посмотрел в глаза.
— Южанин, ты плохо чувствуешь себя. Может, заменить кем-нибудь?
— Время дорого, товарищ комбат. Укажите место для развертывания. Орудием командовать буду я, — холодно сказал Южанин.
Нестеров по опыту знал, что убеждать Южанина бесполезно, да и заменить ого все равно некем.
— Ладно, развертывайся здесь. Место хорошее…
Нестерову вдруг захотелось ободрить, порадовать чем-нибудь приятным этого человека, с которым он, может быть, больше но увидится. Он порылся и карманах, достал бережно завернутый в бумажку окурок, зажег ого и, подавая Южанину, тепло улыбнулся:
— На, кури…
Нестеров еще хотел что-то сказать, но до крови закусил губу, отвернулся и побежал в голову колонны.
Не теряя ни минуты, Южанин отдал распоряжение снять орудие с передка и укрепить его посредине дороги.
Заряжающий Капустин, неутомимый балагур и песенник, вынул из передка шрапнели, любовно обтер их рукавом своей дырявой шинели и аккуратно сложил около орудия.
— Эх, родненькие! Мало вас осталось. Работенка вам предвидится большая! — вздохнул Капустин. — Митя, не найдешь ли на затяжечку? Понимаешь, как снаряды из передка — так и курить хочется. Дурацкая привычка.
Семнадцатилетний наводчик Митя, паренек с доверчивыми голубыми глазами, неуверенно достал из кармана несколько щепоток мусора, рассыпал ого на ладони, тщательно исследовал и огорченно покачал головой:
— Ни крупинки.
— Жаль. Ну что-ж, злое буду! — Капустин помолчал и мечтательно высказался. — Разгромим белополяков, кончим воевать, примемся за хозяйство, оживет страна — тогда уж покурим! Эх, и покурим!..
— По местам! — скомандовал Южанин.
На повороте шоссе показался взвод конницы противника.
— К бою!.. Трубка на картечь!.. Капустин лихо заломил фуражку, схватил снаряд и, заряжая орудие, крикнул:
— За мировую революцию! Картечью!
С полукилометровой дистанции противник перешел в широкий галоп. Впереди, на крупном вороном коне скакал офицер, поблескивая обнаженной саблей.
— Вот гады! Рубать собираются! — пробормотал Капустин.
— Митя, покажи им почем сотня гребешков!
Южанин выжидательно следил за быстро сокращающейся дистанцией. Оставалось не больше 200 метров. Поднятая над головой рука Южанина резко опустилась:
— Огонь!
Воздух упруго разорвался. Картечь со свистом полетела навстречу всадникам.
Картечь со свистом полетела навстречу всадникам… Получилась свалка…
Передние ряды лошадей, подкошенные свинцом, упали на колени, заграждая дорогу. Задние стремительно наскочили на передних. Получилась свалка. Лошадь офицера взвилась и дико рванулась к орудию. Выбитого из седла офицера, застрявшего ногой в стремени, потащил ошалелый конь. Окровавленная голова офицера высоко подпрыгивала в такт скачущей лошади и билась о твердый грунт шоссе.
— За Республику Советов!..
Картечь второго выстрела окончательно срезала противника. Лишь несколько уцелевших всадников бросились в бегство.
Капустин вскочил на лафет, сорвал с головы фуражку и, размахивая ею, запальчиво крикнул:
— А ну, гады, кто следующий!
Южанин улыбнулся:
— Успокойтесь, тов. Капустин. Противник возобновит атаку.
— Милости просим! На угощение скупиться не будем, товарищ командир. У нас Митя большой хлебосол.
Южанин не ошибся. Не прошло и десяти минут, как на повороте шоссе вновь показалась кавалерия, На этот раз ее было не меньше эскадрона.
— Капустин, вы приглашали гостей, — принимайте, — пошутил Южанин. — К бою!..
— Есть, товарищ командир, — поспешно ответил Капустин, бросаясь к снарядам. — За товарища Ленина! Митя, помни за кого стреляешь, приложи старание!
Отряд противника на ходу сделал перестроение. Он разбился на три группы: одна из них, строем по два, пошла левой стороной дороги; вторая, тем же строем — правой стороной, и третья группа, уступом, заняла середину шоссе.
— Хитрят гады!
— Посмотрим, что из этого выйдет, — спокойно отозвался Митя, наводя орудие в правую группу, которая заметно увеличила аллюр.
— Первый выстрел по моей команде, дальше — самостоятельно! — коротко приказал Южанин. — Больше спокойствия, товарищи!
Правая группа карьером пронеслась через трупы разбитого взвода. Южанин властно махнул рукой.
— Огонь!
Но выстрела не последовало. Судорожно зажав в руке спусковой шнур, Митя впился глазами в сверкающие сабли и казался загипнотизированным.
Лицо его было неподвижно, только плотнее сжались губы, да на бледных висках учащенно вздрагивали синие жилки.
— Огонь! — повторил Южанин.
Но Митя не стрелял. Выдержка бойцов сменилась тревогой.
— Митя, стреляй! — отчаянно крикнул Капустин. — Изрубят гады, стреляй! — И, неожиданно подскочив к Мите, яростно схватил его за руку со спусковым шнуром. Резким толчком в грудь Митя отбросил Капустина.
— Не мешай!
С поднятыми саблями противник ураганом летел на орудие, готовый раздавить горсточку людей, медливших с выстрелом. Дистанция быстро сокращалась. Какие-нибудь несколько секунд решали судьбу орудийного расчета.