Красное и белое. И серо-буро-малиновое
Шрифт:
После этого чиновники, выправив себе новые мандаты в Совете рабочих депутатов («дело бумагу любит», как непрерывно твердил всем Копейкин) и подписав их у Хренского, отправились по складам и лабазам, выставив перед собой на всеобщее обозрение мандаты новой власти:
– Не порядок у вас тут, купцы, на складе-то!
– А в чём это не порядок?
– Да вот я-то знаю в чём! А ты что? Сам не видишь? Петли на дверях не ровные, да и вывеска не в том формате. Почему стена не украшена революционными плакатами? Почему двуглавый орёл на вывеске? Уж не повадно будет вам такие непорядки разводить! Это при старом режиме народ на всё глаза закрывал, а ныне всё иначе. Шалишь! Закрывать вас придётся за эти нарушения, если как-нибудь иначе не договоримся! А то и вовсе – в кутузку
– А знаем мы эти ваши штучки и шалости! Нас на мякине не проведёшь! Прошли царские времена, когда вы, мироеды, с нас взятки брали. Всё! Кончилась ваша власть – народная власть таперича нас в беду не даст. А ну, чиновная гнида, катись отсель!
Чиновная гнида катилась и не куда-то, а прямо в Совет с бумагой, соответствующей революционному духу, что мол, вот выявлены контрреволюционные старорежимные порядки на некоторых складах и лабазах! Двуглавые орлы у них, понимаешь, висят!
Хренский такую бумагу читал, хвалил чиновников за усердие и подписывал Постановление о закрытие того или иного лабаза, которое заранее готовили ему на подпись чиновники, а на следующее утро купцы, глядь, а их склады, лабазы и даже буяны опечатаны. А возле дверей, охраняя печать, милиция стоит во главе с Матрёшкиным, никого не пускает. А Матрёшкин молодец! С красной повязкой на рукаве, в новых сапогах и в кожаной куртке, в красных шароварах и с маузером в руке – ходит туда-сюда, ни с кем никаких разговоров не ведёт, только и говорит сквозь зубы:
– Не положено!
И милиционеры под его руководством так и норовят зазевавшегося купца штыком в задницу ткнуть. Милиция – это дело ответственное, абы кого туда не возьмёшь! Нужны люди надёжные, проверенные. Вот поэтому Матрёшкин, как только стал начальником отдела милиции, позвал в свою личную городскую милицию односельчан из деревни – с кем провёл детство, да из числа тех городских своих друзей, с кем вместе «горе мыкал», кто, как и он – «без кола и без двора». Все как один – молодые, сознательные, пролетарии – контру за версту видят!
Почесали купцы затылки, сбросились по красненькой, отправили ходоков к Копейкину с поклоном. А Копейкин, знай себе – посмеивается:
– То-то! – Говорит, пересчитывая красненькие. – Порядок он и при царском режиме, и при новом режиме всегда должен быть! Без порядку, – говорит, – всё в Тартарары полетит!
И Матрёшкину от чиновников за старание кое-что перепало, и его друзьям – милиционерам. Матрёшкин, было, сначала застеснялся брать деньги, но Копейкин его уговорил, мол, новая власть она же для людей. Милиционеры – тоже люди, а потому заслуживают он новой власти особое уважение и почёт в виде дополнительной мзды за старание.
Таким образом и политическая, и экономическая жизнь в Глупове стала устаканиваться. Матрёшкин поглядел на промысел чиновников и быстро сообразил, что может обойтись и без посредников. Чиновникам он дал «от ворот поворот», и стал заниматься реквизициями во время обысков у контрреволюционеров – зажиточных граждан. Хренский с удовольствием подписывал Постановления на обыск, поскольку очень он обиделся на выгнавших его думцев и всех буржуинов, стоящих за ними. Матрёшкин действовал так: приходит он с обыском в квартиру с нарядом из пяти человек проверенных милиционеров, чинно все обыскивают, «безобразиев» не творят. Ничего крамольного не находят, а только после их ухода хозяева не найдут то бутыли постного масла, то пуда сахара. Деньги и драгоценности Матрёшкин пока не брал – революционная сознательность!
Матрёшкинские милиционеры жили артелью, заняв с разрешения Глуповского совета помещение пустующей богадельни. И хозяйство вели совместное. Реквизиции подвергался и самогон. Поэтому вечерами, затянув народные песни, народные милиционеры выпивали в меру самогону и закусывали его тем, что смогли реквизировать днём. На огонёк заглядывали и приятели из блатных. Таких не гнали, а приглашали за стол. Впрочем, милиционеры норму знали и «происшествиев никаких не допущали».
При Совете вскоре были созданы и другие отделы, которые брали на себя решение некоторых вопросов жизни города и губернии. В основном руководили отделами меньшевики и эсэры, а в свои помощники и исполнители они брали депутатов из простых. В результате такой активности Совет уже не мог разместиться в здании Глуповской думы и поэтому в полном составе перешёл через Александровский сквер и занял здание бывшего Дворянского собрания, влив в свои ряды какое-то городское учреждение, размещавшееся в этом же здании.
Председатель Глуповского совета Хренский был очень популярен в рядах головотяпской интеллигенции. Дамы были от него в восторге. Он развёл бурную деятельность.
Первое: он заставил обывателей за их же собственный счёт украсить улицы революционными лозунгами, начертанными мелом на полосках красного ситца: «Да здравствует революция!», «Да здравствует Временное правительство и его верный друг Хренский!», «Свобода, равенство, братство, сестринство», «Долой царя!» и др. Жители улиц, на которых не будет таких растяжек, будут признаны контрреволюционерами и «на них будет наложено соответствующее революционное наказание». Что именно за наказание, никто не знал и знать не хотел, поэтому растяжки появились мгновенно по всему городу.
Второе: он внёс в Совет предложения о том, что улицы надо переименовать – с тем, чтобы всяким там Большим Дворянским и Николаевским улицам на смену пришли Малые Революционные и Февральские улицы. Кроме того, он предложил снести все памятники царям и царицам, которые были понаставлены по всей глуповской губернии.
Совет обсуждал все эти предложения несколько месяцев. Обсуждения были бурными и хаотичными. На трибуну выходил любой желающий и говорил, что хотел. Один депутат из гимназистов предлагал писать название улицы «Малой Революционной» с большой буквы «М». Но тут же выходил грамотей из слободы, который говорил о том, что «не надо нам больших букв! Хватит, натерпелись! Это тебе, сопляк, не царский режим!» И лез в драку. Так что прения были длинными и бурными с переходом на личности и драки. Во время заседаний все отчаянно курили, грызли семечки, закусывали и плевали на пол.
Не решился Совет сразу снести памятники. Мнения были ещё более противоположными, чем по вопросу о переименовании улиц. Мало ли что случиться? Он же памятник, ему ничего не будет, а нам – может и попасть. Общее мнение сводилось к тому, чтобы памятники перекрасить в другой цвет и дать им другое временное название. Например, памятник Екатерине Второй перекрасить в розовый цвет и поместить табличку: «Аллегория обжорства», а памятник Николаю Второму перекрасить в синий цвет, увеличить с помощью гипса бороду, и назвать Нептуном или Перуном (последнее – предложение местных славянофилов). Но после многомесячных дебатов и эти предложения не прошли – для решения не хватило нескольких голосов, и памятники оставались до поры до времени нетронутыми. На всякий случай. Память о том, как отец Ани-Анимикусова велел пороть всех, кто не успевал при встрече с городовым пасть ниц, ещё сохранилась. Тогда неизвестные жители города по ночам претворяли это неутверждённое Советом решение в жизнь, перекрашивая памятники и прикрепляя им бороды.
Дума тем временем самораспустилась. Было это так. Собрались думцы в здании Думы, но в комнате справа от входа. Кто-то из думцев и предложил:
– Давайте создадим Временный комитет и пусть он, так же, как и Временное правительство, приведёт Глуповскую губернию к Учредительному собранию! Надо телеграфировать Временному правительству и получить от него официальное подтверждение наших полномочий. А тогда – мы власть!
Предложение всем понравилось, думцы сформировали Временный комитет во главе с Ани-Анимикусовым, и этот комитет взял в свои руки губернские финансы и власть, издав по этому поводу соответствующее распоряжение. После этого Дума приняла решение распуститься. И распустилась. Временное правительство из Петрограда телеграфировало в ответ, что оно подтверждает полномочия Временного комитета, как единственного органа законной власти. Эта телеграмма была напечатана во всех местных газетах и народ опомнился. Все со слезами на глазах радовались тому, что власть в твёрдых и достойных руках.