Красное и зеленое
Шрифт:
— Савченко, — прошептал Ион Петрович ту самую фамилию, под которой значился в лагере.
— Специальность?
— Биолог.
— Где работал?
— В институте прикладной ботаники. — Терещенко назвал адрес института.
У офицера вздернулась бровь. Он впервые посмотрел на стоящего перед ним человека.
— Кто руководил этим институтом?
— Академик Максатов, — тихо сказал Терещенко, не успев придумать какой-нибудь лжи.
— Занятно… — процедил офицер и с необычайной учтивостью заботливо спросил: — Есть хотите?
— Да, — прошептал Терещенко.
Его тут же увели в другое служебное
Но ему не дали много времени на размышление. Все тот же офицер подсел поближе к Терещенко и спросил тоном дружелюбного собеседника:
— Жаль, что Максатов погиб, не правда ли? Светлая личность.
Терещенко теперь подавленно молчал и смотрел на свои ноги. Офицер добавил с нотками раздражения:
Вы, кажется, видели его смерть. Не расскажете ли мне? Пожалуйста, будьте отзывчивы к моим вопросам. Сказали «а», говорите «б»… Ну? Я жду.
— Я вам солгал, ответил Терещенко, собрав остатки мужества. — Я не работал в этом институте, не знаю никакого Максатова. Я только слышал о нем. Я не биолог, я просто учитель, а назвался ученым затем, чтобы поесть. Обманул вас. Избейте меня и отправьте назад.
Офицер злобно рассмеялся:
— Хватились? Поздно, приятель. Хотите, я скажу, кто вы такой? Вы не Савченко. Ваша фамилия Ильин, Аркадий Павлович Ильин. Давненько мы ищем вас!
— Нет, нет! Что вы! — Ион Петрович испуганно встал. — Я совсем не Ильин, я не знаю никакого Ильина, вы заблуждаетесь.
— Вы упорствуете? Тем хуже для вас. Даю две минуты на размышление. Или вы сознаетесь, или я вас передам в гестапо. Не хотите по-хорошему, заговорите у них.
Он отвернул рукав и стал смотреть на часы. Секундная стрелка резво прыгала по циферблату. Терещенко молчал. Сердце у него упало, он был невменяем, он сам не знал, что делать.
— Все, — сказал офицер. — Время истекло.
Терещенко отвели в гестапо.
Однажды Ильина задержали утром у проходных ворот лагеря и, ни слова не говоря, повели в гестапо. Все знали, что это значит. Оттуда не возвращались.
В комнате его встретил офицер в черной форме. Он вежливо привстал за столом, сказал по-русски:
— Добрый день, герр Ильин. Садитесь.
Ильин не ответил на приветствие, но сел. Ноги его не держали.
— Устали? Да, устал. И хотите есть?
— Да, хочу. Но я боюсь, что вы ошиблись. Моя фамилия не Ильин.
Офицер улыбнулся и позвонил. Вошел солдат, вытянулся у двери.
— Проводите Ильина в столовую, покормите его, а потом приведите ко мне.
Впервые за много месяцев пребывания в лагере Аркадий Павлович поел по-человечески. И сразу страшно захотелось спать. Усилием воли он старался не поддаться соблазну уснуть, широко открывал глаза и выпрямлялся. Неужели кто-то выдал его? Эта мысль все время сидела у него в голове. Что с ним хотят делать?
Солдат повел его обратно, и тут, в приемной, Ильин сразу же уснул. Спал он, вероятно, немного. Когда его растолкали, он с трудом поднял тяжелую голову и только после грубого окрика
— К следователю! — приказал ему уже другой солдат.
Спустя минуту он снова очутился на том же стуле в кабинете. Через стол от него сидел офицер и с благожелательной улыбкой осматривал его.
— Теперь лучше, не правда ли?
Ильин промолчал. Потом спросил, стараясь подавить поднимающееся раздражение:
— Что вам надо? Чего вы от меня хотите?
— Не спешите, герр Ильин. Мы вам хотим добра.
— Я не Ильин, прошу это запомнить.
— Ничего, ничего. Давайте лучше начнем деловой разговор. Нам весьма неприятно, что такой одаренный человек, как вы, занимаетесь несвойственным вам делом. Каменоломня скверно действует на ваше здоровье. Вы можете окончательно надорваться. Это невыгодно и для нашего райха. Вы можете принести пользу куда более значительную, чем ломка камня. Разве я не прав? — перебил он самого себя, заметив на лице Ильина язвительную усмешку.
— Я слушаю, — коротко сказал Ильин.
— Да, гораздо более серьезную пользу. И я должен вам сказать, что в Германии ценят талантливых людей. У нас научных лабораторий во много раз больше, чем лагерей. Это понятно и закономерно. Мы — передовой народ мира. Науку делают только избранные. К таким людям, к счастью, принадлежите и вы.
— Я не имею к науке никакого отношения. Я был студентом, когда началась война. Я собирался работать, создавать, а не разрушать.
— Хорошо сказано. Мы тоже не только разрушаем, но и создаем. Новую тысячелетнюю империю, новых сверхлюдей, новые продукты питания, новую арийскую культуру. И если бы не фанатическое сопротивление ваших соотечественников… Впрочем, это уже другая тема, к нашему разговору она не относится. Так вот, вы — биолог, а у нас как раз есть письмо от одного научного учреждения с просьбой подыскать им специалиста. Мы хотим направить вас. Как вы на это смотрите?
— Еще раз повторяю, я не биолог. Я студент.
Офицер нахмурился.
— Подобное упрямство присуще азиатским народам и неполноценным людям. Оно меня выводит из равновесия, Ильин. Хватит изощряться во лжи! Мы прекрасно знаем, кто вы, осведомлены о вашей партизанской деятельности, о всей вашей жизни и жизни ваших близких. Я еще неделю назад мог бы отправить вас в крематорий, если бы… Кстати, ваша невеста, фрау Мария, тоже здесь. Итак…
Аркадий Павлович не смотрел на офицера. Он понял, что его выдали.
— Кто? — спросил он. — Терещенко?
— Да, Терещенко. Скрывать мне от вас нечего. Он выдал себя, а потом и вас. Молитесь за него богу. Не будь Терещенки, вы бы не прожили до следующего понедельника. Вы обязаны ему спасением. Теперь вы будете работать на нас, Ильин.
Работать на этих извергов, на их так называемую культуру? Ну, это мы еще посмотрим! Что они от него потребуют? Знают ли они о «веществе Ариль»? Может быть, им нужны биологи, и только.
— На вашем месте я бы не стал раздумывать, Ильин, — сказал офицер. — Вам предлагают выбор между жизнью и смертью, а вы еще колеблетесь. Странно в ваши двадцать шесть лет… Или вам не дорога жизнь? Мы предлагаем интересную для вас работу.