Красное каление. Том третий. Час Волкодава
Шрифт:
Распекаев вышел вроде как покурить. Владимир, что-то горячо объясняя, быстро вывел полусонную, на ходу одевающуюся Элен, через черный вход.
– Если ты связан с дамой интимно, – подмигнул, вскоре вернувшийся Распекаев, – имя храни этой дамы ты сильно! Ради нее, если дама – дворянка. Ради себя, – уже расхохотался он, разливая вино и усаживаясь в старое потертое кресло, – если дама – крестьянка-с! Кажется, Гете!
– Ошибаешься, Борька. Это кто-то из испанцев.
– Тут хоть наши-то еще есть? – Распекаев помрачнел, сузил глаза, – или они уже все в Париже?
–
– Царствие небесное. Что, небось зарезали в толпе?
– Да нет, что ты… Кому он нужен… был. Забавы наши довели.
– Что так?
– Да дело-то обычное. Играли, коротая вечер, в карты да допились, что вспомнили и русскую рулетку на квартире у барона фон Руктешеля… Барон теперь очень недурно аккомпанирует на гитаре в цыганском хоре в ресторанчике у Сахно – Устимовича.
– Неужели?.. Адъютант самого… Государя?
– Забавно, не правда ли… Был адъютант Императора всероссийского, а стал теперь повар в дешевой берлинской забегаловке. Так вот, играли, дурачились по своему обыкновению, пили до поросячьего визга… Поругались с каким-то поручиком, уж не знаю из-за чего, может быть из-за дамы-с… И давай крутить барабан у виска! Немцы вскочили с мест, с ужасом наблюдают. А ему кто-то подсунул заместо его нагана – револьвер. Может, думали, услышит щелчки револьверного барабана да и одумается! Он по привычке положил оружие набок и упер в висок. Тишина гробовая, барабан щелкает, а ему хоть бы хны! Пьян, говорю же. Ну и… не повезло бедняге. Был бы наган, понятно, барабан с патроном остановился бы внизу, а не напротив ствола, и… вечер не был бы испорчен. Так пойдешь?
Владимир рассказал это все с каким-то веселым азартом, блестя глазами. Вспомнилось вдруг, как и сам он отрешенно крутанул когда-то барабан там, в опустевших горах, в двадцатом году, весной…
– Да-а-а.., -глухо протянул Распекаев, – дела тут у вас… Нет, ну на фронте от скуки в «кукушку», небось, все играли, так ведь на фронте скучно… И к смерти привыкаешь. А тут…
– А тут, дорогой Распекаев, то же.., – начал было Владимир и, махнув рукой, отчего-то осекся. Установилась тишина.
– Ну, а Вы, господин полковник… Чем пробавляетесь-то да в славном городе Берлине-с?
– Да так… Сперва жил по «желтой карточке», забавно, не правда ли? Это был ад, дорогой Распекаев. Давали ее на три месяца, потом продлевай. Едешь в полицейское управление, потом в окружной участок, потом в канцелярию по регистрации… На бирже труда тебя, как лицо без гражданства, на учет не ставят, а всякий работодатель, едва распознавши в тебе русского, требует громадный задаток да еще в валюте… Как будто мы все богатые дворяне! Здорово помог мой довольно сносный немецкий. Да терпение и еще раз терпение, как говаривал генерал Куропаткин. Кем я только ни был, боже правед-ны-ы-ый! И прачкой, и ретушером у фотографов, и грузчиком товарных вагонов… Поддался одно время на разговоры и заключил контракт с одним французом на работу в шахте Лотаррингии. За двадцать франков в смену. Приехали туда с тридцатью донскими казаками, город Кнютанж. Вскоре обнаружили, что платить собираются пятнадцать франков. Итальянцам и французам, работающим с нами в паре – двадцать пять, тридцать франков. А нам – пятнадцать, каково, а? Вернулся с горем пополам обратно. Вот, теперь освоил ремесло шоферское. Баранку грузовика кручу день и ночь. Но теперь все плохо. Кризис! Немцам самим делать нечего, не то что нам, чужакам.
– Слабовато для полковника Генштаба.
– Поди ж ты! Есть примеры и похлеще. Ты вот знавал генерала фон Фусса?
– А то! Личный друг, особо приближенные к Императорскому Величеству-с! Бывало, стоишь в карауле во дворце, а он, пьяное рыло…
– Так вот, теперь это… рыло отпустило в два клина бороду а ля губернатор и, чтобы не помереть с голоду, ловко набивает сигареты в небольшой табачной лавке на Александер-платц. А в трех шагах от его лавки небезызвестный господин Аваков, представьте себе! Построил самогонный аппарат, ну, вроде тех, которые мы все наблюдали в хуторках Малороссии, да и производит крепкие напитки. И ведь как берут!
– Ишь ты, – ухмыльнувшись, качнул головой Распекаев, – надо бы как-нибудь зайти, отведать…
– Заработаешь – отведаешь. Тут раньше нашему брату легко было, когда марка падала, после их… революции. Разумеется, у кого хоть что-то за душой было. Делали обмен валюты и тех же камушков в обе стороны, да и жили припеваючи. Такие очереди выстраивались у конторок менял. Многие наши со всей Европы ездили в нищий Берлин специально за этим. А потом… Ввели рентную марку, пришел конец всем этим диким спекуляциям в валюте. А потом… Раппальский договор и все! Газеты раскупались, мама не горюй! У России к побежденной Германии нет претензий, Германия снимает с России блокаду. А большевикам того и надо! Станки, станки, станки! Тут Маяковский постоянно отирался, все вещал про братство русского и немца и предсказывал новый виток мировой революции. Мировая революция идет, господа! И большинство наших тут же в ужасе двинулись дальше, в Париж! Ведь тут, недалеко, в шестиста верстах от русской границы, сидели почему? Ждали конца большевиков! Нате вам, господа, выкусите!
– Володя… Володя, мне тут работа хоть какая-никакая… сыщется? –вдруг тихо спросил Распекаев.
– А что ты умеешь, кроме как воевать? Ложись и отдыхай, друг. Завтра… Нет, послезавтра сведу тебя в конторку Земгора. Они помогут.
Поздно ночью грохнули где-то рядом, внизу револьверные выстрелы, раздался дикий крик, загрохотали по мостовой сапоги. Распекаев подскочил на постели, завертел головой, моргая глазами:
– Стреляли? Или снится война… проклятая?!
– Да спите Вы, капитан, – Владимир сквозь сон перевернулся на другой бок, – это… коммунисты со штурмовиками… Кварталы делят. Спите!
С серого низкого неба вдруг посыпался, замотросил мелкий теплый дождик. Вороны на высоких вязах, окружающих православное кладбище, до этого неустанно гомонившие где-то наверху, притихли и стало отчетливо слышны удары колокола где-то на ближайшей кирхе.
– Эх, ну совсем же мальчишка… Жаль, – Распекаев бросил горсть глины в узкий проем могилы и отошел в сторону, ища глазами Владимира. Тот стоял спиной, изредка переговариваясь с каким-то довольно моложавым человеком с высоко поднятым воротником серого драпового пальто.
– Жаль, говорю, по дурости погиб, – Распекаев встал рядом с Крестинским, пристально разглядывая его собеседника, -пол-черепа снес, надо было в закрытом гробу хоронить. Мы-то, кто войну прошел, и не таких закапывали, а вот о дамах надо было и подумать…
– Да-а-а, голову сшили кое-как, а ведь все видно, – отозвался незнакомец, внимательно рассматривая капитана, – про дам-то мы теперь стали думать в самую последнюю очередь… Вы видели, господа, как стало дурно Ольге Книппер?