Красное каление. Том третий. Час Волкодава
Шрифт:
– Ну, а мы… с тобой… туды…, -Панкрат, выпучив глаза, облизнул враз высохшие губы и, казалось, не мог подобрать нужное слово, – на кой правимся? Што б они нас на первом же суку повесили да повеселились…
– Как это, на кой? –широко улыбнулся Григорий, -Тимоху Киселева брать надо! А то еще опять какой беды наделаеть.
Панкрат какое-то время молча шел по снегу, шумно сопя и низко опустив голову в косматой чабанской шапке. Наконец прокашлялся:
– Та хто он такой, Киселев этот?
– Из офицеров. А вообще… Урядник, вроде бы. Но хитрый, сука. По калмыцким
– И што… Есть наводка?
– Есть. Там же своих «зеленых» полно было. Озон-Очаев, Баров, Будаев, Мучкаев, Скороходов… Шалили. Лошадей крали, овец… А ты попробуй, уйми ты их! Хотон от хотона вон как далеко! День скакать, ночь ехать. И улус один на три-четыре десятка этих… хотонов. Но – мы справились! Разговор короткий: кого в расход, кого в тюрьму. А теперь многие уже отсидели свое, вернулись. Ну и, – Гришка лукаво усмехнулся одними глазами, -по старой памяти, сигнализирують в органы, ежели чего. Есть наводка.
– Так их же там… Сотни!! Не-не, Панкратыч, я…
– А ты думал, мы всем табором выступим? В позапрошлом году сталинградский ОГПУ три сотни сабель поднял, с двумя орудиями! А Киселев выскользнул, как змея и ищи ветра в поле! Не ссы, урка ростовская, прорвемся! – Григорий с сумрачным лицом уже с земли вскочил в седло, покороче наматывая узкий воловий повод на ладонь, -меня щас больше тревожить как нам туды пролезть. А Киселя… Ежели он пока живой, мы с тобой, Панкратка, на аркане притянем! – и, пришпорив заигравшегося жеребчика, рванул в белую и уже онемевшую на морозце ночную степь.
На заре решили не маячить по степи и не дразнить судьбу, а перебиться где-нибудь до вечера. Тем более, разбирался колючий острый ветер и надо было дать прокорм и отдых лошадям. Впреди, на склоне широкой балки, одиноко зачернело калмыцкое кочевье. Потянуло свежим овечьим навозом и острым кизячным дымком старого кострища.
Стойбище калмыка-кочевника робко притулилось посреди покатой возвышенности, подальше от обрамляющих его с обеих сторон глубоких желтых оврагов. Оно и понятно, чтоб не подходили незаметно волки да шакалы, которых в последние годы стало видимо-невидимо в степи. Кроме того, набивает пронзительными осенними ветрами такие овраги до самого верху сухим кураем, а чего еще надо для растопки? Собирай – не ленись, да и топи кизяк всю зиму!
Три небольших кибитки, состоящие из толстых камышовых вязанок-матов, стоящих кругом и крытых островерхим пологом из порыжевших воловьих кож, перетянутых веревками, отстояли одна от другой на десяток метров. Овечий тепляк, вырытый в земле и крытый такими же камышовыми вязанками, находился чуть в стороне, но недалеко.
В утреннем морозном воздухе стоял приторный дух горящего кизяка. Забрехали, заголосили прикашарные собаки, почуяв издалека незнакомцев.
– Как зайдем, -Григорий, чуть усмехнувшись, оценивающе посмотрел на спутника, – што б ты там не увидал, башкой не верти в кибитке, это неприлично, веди себя спокойно. Ни за што не благодари, не положено…Чашку дадуть – возьми ее в левую руку и жди, пока нальють. Добавки предлагать не будуть, надо – сам спроси, эти… последнее отдадуть. Ну, ты надурняк не наглей, они и сами теперь особо не… жирують.
Круглолицый низкорослый хозяин средних лет с землисто-желтым лицом, обросшим неухоженной косматой бородой, в оборванном заношенном кожухе и лисьей шапке, наползающей по самые раскосые глаза-щелки, приветливо встретил их на пороге, покачивая головой, зацокал языком:
– А-я-яй! Чох-чох-чох! Каро-ший, каро-ший… Водка привез? А-я-яй! А-я-яй! Басан знает, Басан гостя не обидит! Каро-ший! А-я-яй!
Парующих на морозном воздухе лошадей завели в тепляк. Сыпавший с серо-белого низкого неба мелкий снежок тут же скрывал их след.
Кибитка внутри оказалась даже шире, чем снаружи. По темным углам робко коптили тускло-желтые лампадки на бараньем жиру. Молоденькая сонная калмычка, слегка раскачиваясь перед очагом, невозмутимо продолжала кормить пухлого желтого младенца маленькой белой грудью. Старуха в старом казачьем чекмене, свисающем по самые колени, подняла пытливые глаза от сивой кудели, искоса взглянула на вошедших незнакомцев и, поджав толстые губы, молча отвернулась.
Хозяин суетливо рассадил гостей вдоль стены, завешанной мокрыми овчинами, хитровато сощурившись, сказал, проницательно рассматривая их бегающими маленькими глазами:
– Эх! У нас в степи вот что говорят: «Чем знать тысячу людей по виду, ай, лучше знать одну, да по имени!» Ка-ра-шо, однако, говорят!
Панкрат чуть пригубил налитый в расписную глиняную чашку молочный напиток и уже хотел отставить в сторону, но Григорий только хмуро повел бровью:
– Пей до дна, обидишь!
– Цаган, цаган, цаган.., -улыбаясь во весь рот, защебетал старый калмык и что-то резко сказал по-своему старухе.
Та тут же прошмыгнула наружу, злобно сверкнув глазами на гостей, маленькой желтой ладонью плотно задвинувши за собой полог из сшитых между собой хорошо выделанных овчин.
– Дотур! Пей карашо! Дотур кушать надо, дотур! Велел принести.
Григорий, приторно улыбаясь, зачмокал губами и, покачивая головой, стал нахваливать хозяина:
– Хороший у тебя цаган, Басан! Эх, ну какой же хороший… Давно такого не ел!
– Ай, хороший! – живо подхватил Панкрат.
– Мы пастухи, хозяин. Да-а-а… Да вот, тут… Из колхоза в слободке, Воронцовке… Беда у нас! Вот, вчера сорвали волки трехлетку меринка, да и погнали в степь. Ты не встречал, часом… меринка? Гнедой такой меринок, тонконогий, с такой вот узенькой белой отметинкой на лбу? Чулок на передней правой? – Гришка сделал страдальческое лицо, скис картинно и уже потише продолжал:
– Тут ведь какое дело-то… Не найдем меринка, так под статью загреми-и-м!.. В гэ-пэ-у!! Враз посо-дю-ю-ть! – и провел ребром ладони по горлу.
Басан сокрушенно покачал головой с никогда нечесаными космами спутанных седоватых волос:
– А-я-яй! Беда, правда. Волки – плохо, беда! А-я-яй… Тюрьма, однако, плохо, беда-а-а…
Помолчали.
– А как же ты, Басан… Небось то же… волки шкодять-то у тебя? – Григорий, поджавши ноги под себя, уселся поудобнее, принимая из рук порозовевшей молоденькой калмычки дымящуюся чашку с бараньим дотуром, -как вот, к примеру, ты… спасаешься? Мы вон, – он кивнул на разомлевшего в тепле раскрасневшегося Панкрата, -пробовали из ружья стрельнуть, да и повесить его с под-ветру. Сперва, вроде как и помогало, а потом… Ничего не боится… Режеть, сукин сын овец! Вор!