Красное колесо. Узел 1. Август Четырнадцатого. Книга 1
Шрифт:
Ещё и вчерашнее отступление к Сольдау не было последней катастрофой, если исправить его в этих часах.
У приметной скалы Бисмарка условился он встретиться с хорунжим.
Был при Бисмарке союз трёх императоров, и полвека жила спокойно Восточная Европа. Русско-германский мир полезней был этих манифестаций с парижскими циркачами.
Кони стояли там, привязанные к дереву. А в холодке за скалою, за клумбой, Арсений сидел. Он поднялся поспешно, но в полроста, и приглушённо, приклонённо, заветно:
– Ваше выскродие, перекусить надо!
Что-то было в котелке.
– Ты мне и вчера сухарём чуть дело не испортил… А коней покормил?
– А ка-ак же! – обиделся Арсений. И без того большой рот ещё распялил: – На кладбище попас, ха-рошая травка.
Позади скалы стояли два камешка скамеечкой и торчал под руку черенок ложки.
– А ты?
– А я после вас, – отсказался Арсений быстрым заученным почтением.
– Нет уж, давай сразу.
– Ну, ин сразу, – легко согласился Благодарёв, бухнулся перед котелком на колени и стал таскать себе.
Таскал левой рукой и Воротынцев, то жадно, то рассеянно, так и не вникнув, что там. А правой тут же на приподнятом колене, на твёрдой гладкой коже планшетки, торопился писать, чтобы хорунжего не задерживать:
«Ваше высокопревосходительство!
На левом фланге, потеснённом, но нисколько не разбитом (выиграли бой и отступили по глупому недоразумению!), находится треть вашей армии. Но там сейчас три командира корпуса (Артамонов – Масальский – Душкевич) и никакой единой воли. Если бы Вы сами сочли возможным приехать туда (6-й Донской полк сопроводит Вас в безопасности за 2–3 часа), Вы бы энергичным наступлением могли бы выправить всё положение армии: Вы бы связали и опрокинули генерала Франсуа, намеренного сейчас отрезать Вас.
Мы вместе с Крымовым настоятельно просим Вас избрать этот шаг. Полковник Крымов сейчас заменил начальника штаба 1-го корпуса.
Я буду западнее Найденбурга, здесь почти никакой обороны, дыра.
А ещё надо было советовать: отступать центральными корпусами. Но прямо так он не смел, должен был догадаться Самсонов.
Подъехал и хорунжий. Воротынцев предупредил: донесение сжечь, съесть, только не противнику в руки.
А варшавский курьер потерялся куда-то. И письмо жены получить Командующему была не судьба.
35
Уже сколько дней не было у Самсонова такой ясности, такой уверенности в своих действиях. Во главе понурых штабных он бодро выехал из Найденбурга и бодрой ход'oй шёл конь под ним. Свежесть была в груди, несмотря на короткий сон. Ещё более свежести додавало августовское сырое утро, победный разрыв туманных хлопьев солнцем, разгон пелены, обнесшей небо на рассвете.
Как славно подыматься утром рано! Как славно думается и действуется утром! Как обнадёжливо представляется в утреннем холодке ход сражения! Сколько ещё прекрасных утр может быть впереди у 55-летнего человека!
Путь поездки он не сам выбирал, и повезли его кружно, восточной петлёй, с проездом деревни Грюнфлис и угла Грюнфлисского леса: уверял начальник казачьего конвоя и штабные, что по короткой дороге до Надрау безпокойно, может прорваться немецкий разъезд, могут стрелять из засады. И всё равно на полпути запылили справа конные, приближались. Конвой изготовился к бою, выслал навстречу разъезд.
Оказались свои: взвод драгун из 6-го корпуса, взводный эскорт, чтобы сопроводить бумажку донесения на полсотни вёрст ничьей, полупустой, не своей страны. Если б штаб не поехал кружно – и не встретил бы их.
Сейчас было 8.30, а донесенье Благовещенского – от часу ночи, сутками позже вчерашнего, – ночное аккуратное суточное донесение, как если бы в промежутке не случилось важного. Что ж, идёт он на выручку Клюеву? прикрыл спину центральных? или занял твёрдые рубежи?
«…отошёл к Ортельсбургу…»
Не сходя с коня – карту! Вчера Благовещенский необъяснимо отходил к Менсгуту, и это казалось грозно. А сегодня – о, если б он остался под Менсгутом! Но он ещё на 20 вёрст откатился – по знакомой дорожке, в Россию скорей…
Корнет порывался, кажется, рассказать и больше об этом откате, но Командующий сдержал. Себя самого щадя, свой внешний уверенный плотный вид – для окружающих.
А за те семь часов, что драгуны скакали, – может, Благовещенский уже бросил и Ортельсбург?.. Может быть, он уже в России?..
И что ж можно было теперь ему приказать?.. Удерживать во что бы то ни стало Ортельсбург?.. Во что бы то ни стало… ни стало… От стойкости вашего корпуса зависит…
И поскакал корнет со взводом и с бумажкою назад. Чтобы доставить её после полудня.
А донесение Благовещенского шло по рукам штабных. Надо было сообщить о нём Клюеву? А как? Да ведь он к Мартосу переходит. И мы к Мартосу едем.
Разве вот что: Живому Трупу надо об этом знать, может быть, руки его хоть немного оживеют. И подправят. Сейчас конными в Янув и оттуда по телеграфу.
И всё так же, большой планшет на конской голове, почерком размашистым:
«6-й корпус отошёл южнее Ортельсбурга, по словам офицера-очевидца – в безпорядке. Корпус сильно пострадал, ослабел физически и морально. Еду в Надрау, где приму решение относительно наступающих корпусов…»
Он написал «приму решение», как если б оно ещё не было принято: наступать центральными корпусами! Но теперь, Благовещенский так откатывался, – остановить? отозвать центральные? Но как не хотелось! Всё больше оседали отбитые плечи армии, но как дорог был утренний разгон, державший Самсонова молодцом-солдатом! «Приму решение» – а в том же направленьи тронул коня.
И штабные, глухо ропща, тронули за ним. (Большой знаток заполненья бумаг, утешал себя Постовский, что даже несколько часов, проведенных вблизи огня неприятельской артиллерии, можно будет выгодно записать себе в послужной список и в орден.)