Красное колесо. Узел 1. Август Четырнадцатого. Книга 1
Шрифт:
С одной вершины открылся распашистый вид на озеро Маранзен – продолговатое, вглубь и вглубь. Солнце светило через плечо, вода не сверкала, темно покоилась. И лес глубокий стоял по берегам. А по склонам холмов разбросались мёртвые фольварки, краснея черепицею.
И, отойдя от забот своих, облегчённой душой принимая мир без нас:
– А красивая страна, господа!.. И откуда здесь такие высоты, такие виды?
Встречью втягивался на высоту обоз раненых, много ран штыковых. Кто стонал, а кто говорил вполне бодро, ещё бодрей при трёх генералах: ночной штыковой бой у деревни, вёрст десять отсюда. В один голос: удачный бой, мы победили!
Да и сейчас гремело слева недалеко.
Кроет, кроет нас Господь и Божья Матерь. Так быстрей же вперёд, господа, мы ничего не знаем!
«Надрау» – так по маленькой деревне только назывался командный пункт Мартоса, а был он западнее, на высотах, в полукруге леса – отличное место с обширным видом. Передняя линия отошла, обстрел уже не достигал сюда, и несколько офицеров стояли открыто на холме, на солнечном уже припёке и передавали друг другу бинокли.
А внизу, по шоссе, к железной дороге и через неё, шла медленная колонна – нет, вели колонну пленных в оцеплении, да! пленных не меньше тысячи!
Узкоплечий невысокий Мартос на стуле сидел и тоже смотрел в бинокль. О переезде армейского штаба они ничего не знали! Оглянулись, и против солнца не сразу узнали конных.
С юной лёгкостью вскочил на ноги немолодой полководец, передавая в левую руку короткую тросточку, всегда покачиваемую на ходу. И, с честью, вытянулся перед конным дюжим Командующим, щурясь против солнца:
– Ваше высокопревосходительство! Противник силою в дивизию пытался атаковать нас ночью лощинным подходом к деревне Ваплиц. Замысел его обнаружен, расстроен и даже нарушено управление: у кладбища Ваплиц противник уничтожал своих же артиллерийским огнём, видимо рассчётным, без наблюдения. Наступавшая дивизия разгромлена и отброшена, мы удерживаем важные Витмансдорфские высоты. Имеем пленных две тысячи двести, до ста офицеров, взято двенадцать орудий. Хотя и очень ослабленные, Калужский и Либавский полки пошли в атаку противнику в спину и содействовали победе.
Мартос не захватывал чужого, он делился успехом и с соседями.
Всё зримо: вот и пленных вели, а маленькую группу офицеров завернули сюда, на высоту.
Вот этот торжественный момент и предвидел Командующий! К нему он и рвался утром из Найденбурга! Он ехал не зря!
Доклад корпусного Самсонов принял в седле, но тут же грузновато, однако и уверенно, спустился на землю, передал поводья и – не разминаясь, сверху вниз увесистыми руками обхватил за плечи узкого, ловкого Мартоса, облобызал его:
– Один вы! Один вы и спасаете нас, голубчик!..
И, отклонясь, смотрел на него, желая ему четверть царства. Ту награду предвидя, которой можно было бы украсить эту узкую грудь – если б не было табеля очерёдности возможного получения наград…
Вздорная мысль Постовского идти на северо-восток, на Алленштейн, уже никем не вспоминалась. Но может теперь-то и повернуть корпуса круто налево с сильным ударом в немецкий тыл? теперь-то и пришла пора бокового наступления, вчера ещё определённого в армейском приказе? От кого и услышать первого, как не от победителя:
– Хотелось бы ваше мнение, Николай Николаич!
Мартос ровно держал отважную узкую голову, блеснул глазами. Он не искал времени раздумывать, не изобразил отягощённого думой чела. Подхватисто-ловкий, с плечами сами собою поднятыми, с усами ловко подкрученными, он так же молодцевато и ответил:
– С вашего разрешения – немедленно отступать!
Он не имел докладов об отступлении Артамонова и Благовещенского, но прирождённым чутьём угадывал, что не тут его корпусу место, а – назад и скорей! Как улитки или птицы предчувствуют бурю – давлением воздуха или астральными струями, так утягивало и его.
Но Командующий: как? что? – не понял. Почему же?
И Постовский, с помощью казака осторожно сойдя с коня, приблизился и, видя несогласие своего Командующего:
– Что-о-о это вы панике поддались! Не-ервы у вас подгуляли! Слева вот-вот подойдёт Кексгольмский полк. Справа вам придана бригада 13-го корпуса. Сам 13-й вот-вот, вот-вот… – Постовский даже оглянулся, ожидая корпус увидеть, но тут лес был стеной, – подойдёт и весь. А ещё ж и конница Ренненкампфа. Кто ж нам позволит отходить?
Уж чего никогда не знавал Мартос – это нерешительности. Энергично чеканил своё:
– Корпус бьётся третий день подряд и пятый день из шести. Потеряны лучшие доблестные офицеры, несколько тысяч солдат. Корпус изнемогает и к активным действиям более не способен. Нет кавалерии, действую вслепую. Снаряды на исходе, подвоза нет. Недостача уже и патронов. Наши непрерывные атаки не дают выигрыша армии, лишь усложняют её положение. Надо – и немедленно.
И напором его доводов сметён был весь утренний стройный замысел, так что уже ни чёрточки не восстановить. И не было той радостной атаки, куда Командующий должен был скакать или послать. Без него тут было всё уже и выиграно, и обсуждено, и предложено, и проиграно.
А ещё ж не знал Мартос об отступлении фланговых корпусов.
Самсонов тяжело помаргивал, как борясь со сном. Снял фуражку с потеснённой чернеди седеющих волос. Отёр лоб.
Как никогда, лоб его был крупен и беззащитен: белая мишень над беззащитным лицом.
36
В запале и спехе Воротынцев промахнулся: уж начав утро с розысков Кондратовича, надо было не сходить со следа, настигнуть увёртливого генерала, пристыдить или припугнуть Ставкой, – и ещё можно было поставить к западу от Найденбурга всё, что в 23-м корпусе оставалось способно обороняться.
И генерал Кондратович, которому – счастье выпало? – что его корпус раздёргали, и, будто бы собирая его, можно было долго кататься поездами между Варшавой и Вильной, – генерал Кондратович в это утро несомненно побывал где-то тут, не дух же: впервые он приблизился к передовой линии, его видели в одном месте за час до Воротынцева, в другом за полчаса. Но у Воротынцева недостало терпения скакать за ним, и пока он собирал сведения от раненых, Кондратович примчался в Найденбург и, не имея тут никого выше себя чином, распорядился: командиру Эстляндского полка взять шесть рот и пулемётную команду и с ними уходить на восток, по шоссе, сопровождая и охраняя его, генерала Кондратовича. Он, очевидно, так расчёл, что одна растрёпанная дивизия его несобранного корпуса всё равно уже подчинена Мартосу, Кексгольмский полк занял позиции и сам продержится, остальные гвардейские полки сюда вовсе не дойдут, – и ему, корпусному, делать нечего, а безопаснее отойти за русскую границу и там ждать, чем кончится.