Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 2
Шрифт:
И не было больше тут ни офицера, ни старшего унтер-офицера, ни младшего. Но сами же солдаты помнили кое-что из приказов. И самый налезчивый, лицо в оспинах, отважно ткнул в бумагу грубым пальцем, грязным ногтем:
– Должон быть номер у приказа!
Какой же номер? Ещё ни одного не издавали.
– Значит – первый.
Соколов красиво крупно вывел: «Приказ № 1».
А солдаты – ближе, оспатый – грудью на стол и дышал махорочным перегаром:
– Число поставить!
– Разве число в начале?
Хорошо,
А солдаты подымливали и из свежей памяти своей, как с печатного:
– По гарнизону Петроградского Округа… Всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота…
Звучно, громко, но и это казалось мало. Свой приказ-первенец страстились солдаты сопроводить:
– Для немедленного и точного исполнения!
Они и сами знали, что так не писалось. Но слова такие – слыхивали. А приказ этот – защищал их головы.
Соколов потеснял того, что локтями навалился, уж очень терпкий дух и дых, неприятно:
– Не надо, товарищ… А где же будут товарищи рабочие? К рабочим тоже должно относиться.
– Не доложн'o!
– Ни при чём тут рабочие!
А ещё был здоровенный солдат с усами, какие рисуют у Вильгельма:
– Приказ – это приказ! Это – по нашей части.
Но – нельзя было уступить солдатне пролетарских позиций. Кливанский стал объяснять им, что без рабочих никак не пойдёт. А солдатам жаль было уступить форму Приказа. Поспорили, поспорили, ладно:
…А рабочим Петрограда для сведения…
А что дальше в приказах пишется? А дальше пишется: приказываю!
А – кто «приказываю»? Кто это – «я»?
Тут солдатам неведомо. Изо всех присутствующих не состраивался тот отец-генерал, который бы вот скомандовал в защиту бунтованного солдата – и баста, всем отрезал. Замялись.
А Нахамкис от стены продиктовал баритоном:
– Совет Рабочих и Солдатских Депутатов постановил.
Ну, ладно.
А дальше – суть. Она была подработана ещё утром на ИК, и Соколов и Кливанский её уже всю прокричали и проголосовали на шумном сборище в 12-й комнате. Да у Кливанского и на бумаге есть: как относиться к возврату офицеров, к Военной комиссии, как быть с оружием. Но начать надо – с солдатских комитетов, это рычаг Архимеда. Но – как это в Приказ?
– Во всех ротах, батареях и эскадронах…
Линде, прикрыв веки, слушал как музыку и чуть улыбался.
– Пишите: и батальонах.
– Пиши: и полках!
– А у моряков же как?
Был тут один и матрос:
– На судах военного флота.
…Немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов…
– А унтеры что ж?
– А они тоже нижние.
А комитетам этим… чего делать-то?
Да – всё им делать. Чтобы – всё дочиста было им подчинено.
– Так не пойдё! А – строй, команда?
– Да хоть и строй-команда!
– Ну, не! Без офицера не сладится.
И солдаты заспорили. Уже и цельный день прокричали – а всё непонятно.
А Соколов пока, под шум, выводил для конкретности:
…по одному представителю от роты… с письменными удостоверениями… в здание Государственной Думы… 2-го марта к 10 часам утра.
Отнять армию у Государственной Думы. И отнять уже завтра к утру!
Нахамкис веско добавил:
– Николай Дмитрич, оттените: во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету депутатов и своему комитету. И больше никому.
Соколов быстро писал, перо не кляксило, не задирало, уже перешёл на второй лист.
А Кливанский со своей бумаги заботливо дальше:
– А приказы Военной комиссии исполнять только если не противоречат постановлениям Совета Рабочих и Солдатских…
Нахамкис тихо ушёл.
А солдаты, не мешая перу Соколова, между тем опять заспорили о главном деле, как они понимали: у кого ж будет оружие? В той комнате накричано: офицерам не выдавать. И для свободы – надо б его забрать себе. Но речь не о револьвере, не о шашке, – а ежели полковым оружием офицер не распоряжается, ни пушками – так что за армия будет? на что она гожа?
Но образованные от стола:
– И спорить нечего! Офицерам оружия – ни в коем случае не выдавать.
Да так-то оно и нам безопасней. А только – как же армия?..
…Всякого рода оружие…
– Тогда уже особо пиши: пулемёты, винтовки…
– Гранаты, ничего не пропускай!
– Бронированные автомобили тоже-ть…
– И – протчее! И вообще – всё протчее, а то чего пропустим.
…Должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не могут выдаваться офицерам даже по их требованию…
– А на фронте?
– То – на фронте. А ты смотри – тебя бы здесь не издырявили!
– Это – так, братцы, а чо ж? А то они нас опять заворожат.
Там, в дневном перекрике, много чего наворотили: и офицерам не жить вне казарм, и погоны с них снять, и которого рота не подтвердит – на левый фланг. А – как же теперь?
И Линде – вытянув руку, как крыло, будто косо спускаясь к солдатам:
– Да! Да, товарищи! Раз комитеты выборные – то офицеры тем более выборные!
Сробели солдаты: эт’кого мы в офицеры себе сами возжелаем? Вот – его для прикладу?
Ну, не именно из солдат, объяснял Максим. Из офицеров же, но которые получше. А которые к вам плохие – метлой.
Солдаты робели.
А образованные за столом – нисколько. И вписали.
Солдаты затоптались: не! не! всё ж таки совсем начисто отменить воинску дисциплину – никак не можно. Всё ж таки немец стоит на нашей земле – и как же в армии без порядку? Просили солдаты: дисциплину оставить.
– Хорошо, – уступил Соколов, удивляясь пугливости стада. И вслух повторял, что писал: