Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3
Шрифт:
РАСПУТИН И ДВОР. Выясняются чрезвычайно интересные детали…
СРЕДИ ЕВРЕЕВ. Телеграмма объединённого комитета еврейских общественных организаций Москвы…
В ближайшую неделю будет созвано совещание представителей Бунда по всей России.
Еврейский студенческий митинг всех высших учебных заведений Москвы…
…Причт, староста и прихожане Благовещенской церкви сокрушаются о легковерии к слухам, будто стреляли с их колокольни и снято оружие. …Просят дать покой верующему населению принять молитвенное участие в текущих событиях.
…Северная столица идёт как бы по великолепному государственному инстинкту.
…Редакция завалена письмами по поводу нового гимна…
БРАЧНЫЕ ЦЕПИ. Необходимо немедленно разорвать ещё одни цепи, цепи брачные, под тяжестью которых томились и томятся тысячи людей, которые ошиблись в оценке друг друга.
Досадная опечатка вкралась в предыдущий приказ подполковника Грузинова по войскам г. Москвы. Напечатано: «Затем стройными рядами проходили мимо меня мои войска», нужно читать: «мимо меня народные войска».
…Собрание служащих сберегательных касс шлёт земной поклон рабочему классу…
…Председателю Государственной Думы. Общее собрание легковых извозчиков Москвы приветствует новое правительство России. Много жертв унёс старый режим…
ПОТЕРЯН БАГАЖ. 27 февраля на Николаевском вокзале я передал свой багаж неизвестному, который…
ДВЕ ПАРЫ ВОРОНЫХ рысаков нарядных продаются…
485
О чём говорилось в московском Совете рабочих депутатов при закрытых дверях – не узнала пресса, естественная скрытность революционных деятелей. Но в 3 часа дня Александр Фёдорович Керенский на автомобиле въехал в Кремль. (Его сопровождал присяжный поверенный Муравьёв, мгновенно назначенный председателем Чрезвычайной Следственной Комиссии.)
В громадном Овальном зале Судебных Установлений, с его великолепной потолочной лепкой и люстрами, собралось и уже ждало второй полный час так много представителей судебного ведомства и присяжной адвокатуры, как только могла выставить Москва и вместить этот зал. Впрочем, при таких редкостных событиях никакие часы ожидания не тягостны, а стечение лучших умов само себя интеллектуально питает. Уже известно было, что новый министр круто не переносит все ордена прежнего режима как ордена ложные и все ведомственные формы как оскорбительно тиранические. Итак, хотя никто из чинов судебного ведомства ещё не был разжалован, – все они явились как лица сугубо штатские, лишённые званий и орденов, и только единою строгою чернотою костюмов рознились от многоцветных пиджаков независимой присяжной адвокатуры.
Ещё в вестибюле Керенского встретили эти десигнированные председатели департаментов судебной палаты и прокуратуры. По другую сторону ковровой дорожки тут же собрался в полном составе совет присяжных поверенных, лучшие умы и языки Москвы.
Молодой стройный министр (в австрийской куртке, но в этот раз с проблеском белого воротничка) милостиво и с большой любезностью покивал в одну сторону, покивал в другую, пожал несколько случайных рук и стрелою направился в зал, все остальные за ним.
Помнил ли когда-нибудь Овальный зал такое переполнение и столь бурные длительные аплодисменты – ещё будут спорить историки. Аплодисменты никак, никак, никак не хотели смолкнуть.
– На стол! на стол! – раздались воодушевляющие голоса.
И Керенский, как бледный ангел в чёрном, взлетел на стол. Речь его прозвучала лаконично, но как ясно осветила она вперёд прожектором всю его многообещающую программу! И какие переливы святого волнения свободы теснились в струе этого голоса при несколько отрывистой дикции.
– Господа судьи! Господа присяжные поверенные! – (Он переставил их вперёд.) – Господа прокуроры! Родилась свободная Россия, и вместе с нею родилось царство закона и свободной судейской совести. Старый порядок ниспровергнут навсегда и безвозвратно. Я надеюсь, что те из судей, которые служили старому режиму, найдут сейчас ответ в своей совести, смогут ли они отдать себя служению делу истинного правосудия или исполнят свой служебный долг и уйдут! Я хотел бы, чтоб наступление царства правды не заставило меня прибегать к экстренным мерам и тем омрачить нашу общую радость.
В столь вежливой форме предупредив закоснелых, как можно решить проблему несменяемости судей, министр обернулся в ту сторону, где более теснились адвокаты:
– А в вас, господа присяжные поверенные, я горячо приветствую единственное сословие, геройски и до конца охранявшее в России светильник правосудия!
Единственное сословие России! И как это было правдиво! И как заслуженно светились адвокатские лица!
Отдельно к прокурорам министр не обратился, но сразу:
– А вам, господа служащие канцелярий, а вам, господа курьеры, я даю слово, что впредь вы будете пользоваться всеми правами, которыми должны пользоваться все свободные граждане свободной России. Организуйтесь для защиты своих интересов!
И спорхнул со стола.
Затем уже судьи и прокуроры были ни при чём, а в помещении совета присяжных поверенных собрались одни адвокаты, все свои, и атмосфера очень потеплела.
– Товарищи! – говорил министр, и любовь была в его голосе. – Право у нас в России только и осталось в одной вашей… нашей корпорации. Впрочем, едва ли нужны лишние слова. И просто… позвольте мне у вас просто отдохнуть…
Это сердечное обращение растрогало адвокатов. Наступила величайшая непринуждённость. Министр сидел за столом заседаний, пошевеливая ошейник глухого воротника, а адвокаты толпились со всех сторон и красноречиво напоминали наболевшие вопросы, когда-либо ими же красноречиво поднятые. Один из них был – о женщинах-юристках.
– О да, о да! – оживился усталый министр. И решительно обратился к председателю совета. – Я прошу вас немедленно начать приём женщин в сословие. – Он посмотрел на наручные часы. – Если можно – даже сегодня, постарайтесь.
Присяжные поверенные живо интересовались, какая будет расправа с царём.
– Господа, – возразил министр, – в такой момент не должно быть нервирующих разговоров. Представители династии в руках правительства, в моих собственных руках, – и неужели мы способны на компромиссы? Но! не должно быть места и инстинктам мести.