Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 4
Шрифт:
По последнему снегу, какой ещё оставался, – шёл дождь, всё бурно таяло, в болотных окопах, землянках, блиндажах Преображенского полка опять стояла вода. Потом ветер нанёс на три дня серых низких туч, серой мглы, – и вот висела эта гнетущая тёмная погода.
А неприятель не дремал. Была ночная атака на соседей-семёновцев – причём офицеры не ждали её, а солдаты что-то не верили безопасности, простояли всю ночь у бойниц, под утро пошли три немецкие цепи – и им хорошо наклеили.
Этот успешный бой имел в гвардии тот неприятный оборот, что подкрепил солдатские подозрения: настолько ли офицеры против нового строя, что даже будут склонны сдавать позиции немцам? У солдат появилось смутное настроение, что от них скрывают какие-то новые приказы. (Солдаты гвардии были и грамотны поголовно.)
У Свинюхи немцы высылали крупную разведку под прикрытием миномётного и бомбомётного огня. Но наши отбили их, не дали тронуть проволоки. За то они долго бросали потом химическими снарядами.
Ходили и ночные разведки, перекидывались гранатами. По всему Стоходу было неспокойно.
А взяли немца в плен – он говорил: их офицеры убеждены, что через две-три недели на русском фронте будет мир.
Значит, так рассчитывают на нашу смуту!..
Против австрийцев мы выставили большие плакаты, что Америка уже выступает в союзе с нами. Австрийцы не только не стали обстреливать плакат, но кричали «хурра». Гвардейцы даже не поняли. Узнали от следующего пленного: радуются, что, значит, скоро кончится война.
Но ещё когда фронт шевелился, стрелял, угрожал, под разрывы мин и потрескивания пуль о наши укрепления было даже легче: как будто всё по-старому, как будто не случилось Великой Беды.
А когда умолкало, то, напротив, все настороженные чувства обращались к тылу, к Петрограду: что – там?
После Кутепова из Петрограда долго никого не было. Потом примчался ещё один отпускник – юный подпоручик, но нёс одну безсвязицу, в состоянии вполне безумном, – и его тут же пришлось отправить в сумасшедший дом, в Киев.
Зато притекали новые тяжкие слухи, мрачнившие душу. Вроде того что: генерал Корнилов – немецкий агент, для того и выпустили его немцы из плена, чтоб он захватил в Петрограде власть.
Тем временем роте Его Величества приказано было снять вензеля и называться просто «первой».
Генерал-майор Дрентельн вчера сказал командирам батальонов:
– Сегодня я первый раз подписался без «флигель-адъютанта». Но снять вензели – нет сил, я ношу их с Девятьсот Третьего. Впрочем, про меня все знают, как я был близок к Государю, они меня долго не потерпят.
У него после ранения неправильно срослась нога, кровообращение стало ненормальным, за последние дни ухудшилось, теперь здоровая нога была в сапоге, а больная в валенке – и так он переступал по брёвнам над набравшейся водой.
– Кому мы теперь нужны? Вот, несём нашу службу нелёгкую, – а для кого теперь? Для блага тех мерзавцев, которым гвардия – только помеха. Мы приняли новый строй против своих убеждений – и мы же должны их защищать! Не удивлюсь, если захотят нас всех уложить поскорей на немецкой проволоке. Чем быстрей нас уничтожат – тем будет лучше для «свободного народа».
Посмотрел, посмотрел на своих испытанных полковников. Все выглядели мрачно. А на лице Кутепова была его отродная осклабленность недоумения, – будто он что-то горькое-горькое узнал, и хотел спросить? возразить? и на том застыл навсегда.
Бревенчатая крыша землянки была приподнята над землёй – и вот слышна была дружная капель с неё.
– А иногда думаю: может быть и хорошо, что не дошли мы с полком до Петрограда. Избави Бог, что б это было!..
Капель.
Кутепов промолчал, но живо помня всё, он думал как раз, что было бы хорошо: одного Преображенского на всё бы и хватило.
Дрентельн ещё в начале февраля такой свежий, помолодевший вернулся из отпуска, из Петрограда, – а сейчас совсем подался в старика, да ещё с этой ногой.
– А – как, скажите, господа, людям наших верований жить в этой новой России? Невозможно. Для меня погибло всё, чему мы молились с детства. Вон, читали: Государь – арестован! Государя везут из Ставки какие-то хамы. Государя хотят судить! Да как это всё преображенцы могут снести? Или в киевской газете грязно распубликована частная телеграмма Государя к августейшей матери: «приезжай к одинокому сыну, всеми оставленному». По отношению к кому, примерим к себе, можно допустить такую безтактность? Только тем спасаемся, что одеревянело сердце. Вот рассказывают отпускники: в Саратовской губернии начинаются поджоги, убивают стражников. Ясно как день, что будущий строй и наши земли отнимет.
Тут – Кутепов ещё глубже промолчал. За годы в гвардии он привык к этой странной черте сослуживцев: имея поместья, предполагать, что они есть у всех.
– Вот – подойдёт время, – говорил Дрентельн, – разорвём наше знамя по лоскуточку на память. А древко с вензелем и крестом сожжём. И разойдёмся.
На знамени преображенцев висел Георгиевский крест, повешенный собственноручно Александром Вторым. Нет, в такую последнюю минуту этот крест, будь командиром полка, Кутепов бы повесил себе на шею, под рубаху.
А пока что к этому знамени они и все их преображенцы должны будут подходить с присягой Временному правительству, – Дрентельн и собрал командиров батальонов предварить.
И что же правда делать гвардии, покинутой своим императором во власть сброда? Кто эти выборные хамы в «советах депутатов», – тыловые писари да разные шофёры, да кто укрывался в тылу. По протекции императорской власти эти нынешние «депутаты» и прятались от войны.
– А теперь этот Хам, не зная России и не понимая её исторических задач, будет её вести! Хам – наступает, господа, и самым настойчивым образом. И скоро будет, как это было: на пиках понесут головы дворян и будут бросать аристократов с моста в Рону.
– Не республика, а «режь публику», – сказал командир 2-го батальона ходившее mot.
Уже везде, и в Преображенском, начинались толки, что надо избирать полковой комитет. И даже предполагалось ещё какое-то худшее безобразие: чтобы делегаты всей гвардейской Особой Армии ехали в Петроград и заверяли свои же негодные запасные батальоны и петроградский Совет депутатов – что гвардия готова с оружием защищать их и Временное правительство.
Но мало того: теперь этому Временному правительству ещё и присягать?