Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1
Шрифт:
В ночь на 12 апреля на Знаменской улице столкновение ленинцев и против, до мордобоя. Нескольких противников Ленина задержали, доставили в Александро-Невский комиссариат. Но собралась толпа в их защиту – и их освободили.
Мимо дома Кшесинской, когда с балкона выступал Ленин, проходил военный врач Л., член Лужского совета, – и стал возражать. Не успел он сказать нескольких слов, как из дома Кшесинской выскочили матросы, схватили доктора Л. за шиворот и оттащили в пустующий рядом цирк «Модерн», где уже сидели несколько арестованных «возражателей».
Но это видел из толпы лужский солдат, погнал на телефонную
За Нарвской заставой у газетчиков рвут из рук и тут же сжигают «недемократические» газеты (несоциалистические).
Уже появились требования и 4-часового рабочего дня. Раздаются угрозы забросать гранатами грядущее Учредительное Собрание, «если оно пойдёт против требования масс».
О Кронштадте по Петрограду ходят тревожные слухи, что держится как отдельное государство, не прекращаются там насилия и убийства, не возобновляются работы. То и дело в газетах: ездил туда комиссар правительства Пепеляев, ездил и Керенский; провокаторский характер слухов, распускаемых врагами Свободной России; в Кронштадте жизнь вошла в норму, идёт продуктивная работа, оборона в отличном состоянии, доверчивое отношение матросов к офицерам. Конечно, предупредил Пепеляев, возникают страстные суждения, но страсти всё более подчиняются рассудку… И даже генерал Корнилов съездил, принял там парад, печатают: «Вынес самое отрадное впечатление».
Однако: 60 офицеров расстреляно в первые дни, из 206 арестованных 126 будто освобождено, а 80 под стражей. (И выводят их на смех подметать улицы при матросах. А на гауптвахте полуэкипажа обучают их петь «Интернационал».) Распорядился Керенский: создать особую комиссию прокурора Переверзева, проверить, кого из кронштадтских офицеров можно ещё освободить, кого перевезти в Петроград под следствие. С таким заданием Переверзев уже ездил в Кронштадт до Пасхи, никакого расследования ему вести не дали. Теперь поехал вторично. А была у него и частная записочка от Керенского: адмирал Максимов просит поскорее освободить финского шведа капитана Альмквиста. Переверзев и освободил его в субботу, 8 апреля.
Вечером в Морском собрании шёл эстонский концерт, по соседству заседал Исполнительный комитет – вдруг толпа с гулом и криком притащила схваченных Альмквиста и его отца, уже уезжавших из Кронштадта. Перепуганные комитетчики объявили с крыльца: «Сейчас вызываем сюда членов следственной комиссии. Если они окажутся виновны – мы поступим с ними так, как вы найдёте нужным!» Крики: «Арестовать всю комиссию! Они заодно с офицерами, предатели, буржуи! Казнить прокурора!» Пришли. Переверзев, безстрашный адвокат на царских судах, и по «Потёмкину», теперь выложил подробно и о Керенском, и о Максимове – но лязгали затворы, не дали докончить, хотели поднять на штыки. Особенно неистовствовал юноша в фуражке Психоневрологического института, матросы звали его «доктор Рошаль». Едва уговорил Исполнительный комитет: дать им ночь на разбирательство, а утром – митинг на Якорной площади и суд над комиссией. За ночь решили: комиссия допустила ряд ошибок (отпустила ещё трёх офицеров с согласия команд, теперь уже и их всех арестовали), сама слагает свои полномочия, и будет отпущена в Петроград. А здесь будет создана своя следственная комиссия (с участием «доктора Рошаля»).
Утром пришлось не только долго убеждать разъярённую толпу отпустить комиссию – но снова вырывать у них обоих Альмквистов, которых вели казнить на Якорную площадь, старика заодно.
«Приезжаешь в Кронштадт – там воздух другой!» (бестужевка Бакашева, большевичка)
Двенадцатое – восемнадцатое апреля
9''
Что вожди левых партий спешат на родину – это чрезвычайно желательно, они должны быть на арене борьбы. Но обстановка, в которой прибыл большевистский вождь, не может не вызвать в лучшем случае недоумения. Ни один гражданин России не считает возможным принять услуги от врага. Это элементарное правило политической этики признаётся всеми социалистами, и особая щепетильность требуется от тех, кто проповедует конец войны во что бы то ни стало. Должны были спросить сами себя: почему германское правительство с такой готовностью спешит им оказать безпримерную услугу? И как же можно было воспользоваться этой любезностью? – или полная отчуждённость от родной страны, или сознательная бравада. Путь к сердцу и совести России не идёт через Германию.
…Германия в нашем тылу!.. При проезде пользовались в Германии более чем дипломатическими преимуществами: у них не осматривали ни багажа, ни паспортов. Их бы не пропустили, если б это не было выгодно Вильгельму.
Письмо в редакцию. Протопопов вёл беседы с частным лицом – и какой шум подняли тогда. А Ленин заключил договор с официальным германским правительством – тем правительством, которое отравляет русских ядовитыми газами и топит госпитальные суда. Хотя бы Англия и совсем вас не пропустила – вы не смели вести переговоров с Германией… не смеете ссылаться на ваши интернациональные чувства.
Люди без родины баламутят наше общественное море, требуют до хрипоты, чтоб армия и народ сложили оружие перед немцами. Это даже не изменники: изменник должен иметь родину, чтобы ей изменить. Зачем анонимной, в 30 человек, компании Ленина надо было мчаться в немецких вагонах, как если не на выручку немцев? Как и его немецкие хозяева, Ленин кричит о «разбойных французском и английском правительствах» и, конечно, ни слова о Гинденбурге и Вильгельме.
…Сотрудники парвусовского института ещё раньше были пропущены из Швейцарии через Германию…
Идите вы к чертям с вашим Циммервальдом! Для вашего уха это немецкое слово звучит важней, чем Россия. После нашей победы смешны вы будете: придёте клянчить обратный проезд через Германию…
…Конечно, Ленин не провокатор и не подкуплен немецкими деньгами. Запломбированный вагон – смехотворная деталь. Ленин не может дискредитировать идею социализма.