Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1
Шрифт:
Сильное наводнение на Двине заставило обе стороны спасаться от воды. Четыре недели стояло затишье. К Пасхе вода спала, но снова затишье. То и дело германские ландштурмисты поднимают белые флаги, из окопов выходят, манят руками и шапками, везде возникают встречи, иногда успевают поменять свою колбасу на наш хлеб и дать нашим прокламации, и не было случая вероломной стрельбы. Потом иногда наша артиллерия разгоняет их предупредительным огнём. Пехотинцы угрожали забросать ручными гранатами батареи, которые будут мешать братанию.
Артиллерист-подполковник Буря шёл на наблюдательный пункт – пули свистели сбоку, своя пехота стреляла в него.
В этом году соткнулись две Пасхи рядом, сперва немецкая, потом наша, через неделю. Оно и в прежние годы по Пасхам стрельба умолкала, а ноне – ну полное замирение, на полмесяца.
Ещё перед тем ихние разведчики метали перед нашими окопами листки, а то и с аэроплана: «Русские солдаты! Узнайте, что сказал наш канцлер о мире. Только мы не мешаем вам, а вы не мешайте нам». Значит, не требуйте, чтоб и Вильгельм отрекался.
А тут – повылезали они на всех участках, и с белыми и с красными флагами, и с поднятыми шапками, – приглашают: выходите, мол, за свою проволоку, вот тут сойдёмся на ничьей.
Ну что ж, мы и рады. Пошли.
Да ведь и батюшка учит, что все люди – братья.
А в Карпатах, в 18-м корпусе, немцы пришли днём в наши окопы дружественно брататься. И видно, разведали, где стоят сегодня пулемёты, у них места переменные. И тем же вечером – стрельба, ударили точно по ним.
После прибытия депутации из запасного батальона из Петрограда – настроение фронтового лейб-гвардии Московского полка сильно возбудилось. В вечер после принесения присяги Временному правительству безпорядочная подвыпившая толпа нижних чинов окружила офицерское собрание с угрожающим гулом: «Арестовать!» Не всех, у них оказался список на 11 офицеров. «Но за что?» – спрашивал подъехавший в коляске командир полка генерал-майор Гальфтер. Ответы выкрикивали: чересчур строги, привержены к павшему режиму, враждебны к новому порядку. Генерал-майор ничего не нашёлся, кроме того, что сам их арестует, – и двинулся в штаб дивизии, офицеры – вокруг его коляски, а три десятка вооружённых солдат – за ними, в виде караула. Там они стали охранять офицеров, вошедших во двор штаба. Но на крыльцо вышел капитан Рыков, свой же московец, с утра бывший в штабе дивизии по делам. «Вы что здесь делаете?» – «Караул». – «Какой караул? Пошли вон, сволочи!» Огорошенные солдаты отступили и отправились в полк, ворча. Но офицеры отказались отправиться к своим частям, если виновные в бунте нижние чины не будут наказаны по законам военного времени. Однако этого – начальник дивизии не мог произвести. И обречённые офицеры покинули полк и отправились в обоз 2-го разряда. Это стало называться – «по обстоятельствам времени». На их должности солдаты выбрали других офицеров – и штаб гвардейской дивизии утвердил.
Прапорщик Крыленко 13-го Финляндского полка, уже достаточно наговорясь у себя в полку, обратился в соседний 11-й полк за разрешением выступить у них на митинге. Социал-демократ, отказать нельзя, на второй день Пасхи собрали митинг. И говорил так: австрийцы против нас – это враг открытый и честный. Но есть другой – опасный, потому что скрытый, это – внутренний враг, сторонники монархии и реставрации старого режима. Они потихоньку собирают силы, чтобы всадить нож в спину революции. Эти враги есть – и среди офицеров и генералов из дворянских кругов.
Два часа говорил. И кончил:
– Да здравствует грядущая мировая революция!
Вытер лоб грязным платком и спрыгнул со стола. Командир полка подошёл к нему, обнял и расцеловал.
Офицеры с надеждой встречают приезд делегатов-думцев: может быть, они образумят, исправят настроение. А солдаты: опять приехал буржуй, опять наговорит, ему только нашей кровушки, чтобы мы лезли на колючку, а они бы распрекрасно жили в тылу.
Но командование не может запретить, когда приезжает делегат не думский, а от Совета. «Вот у нас кожевенный завод, я день-деньской дублю кожи в вони и грязи, а выручка идёт хозяину. А не должен я, работник, получать столько же, сколько хозяин, весь барыш делить поровну? Теперь – свобода и уравнение всех правов!» Его речь идёт под одобрительные крики, смех, гогот.
Приезжают часто и в солдатской форме: «Мир хижинам, война дворцам! Война – это гибель народа. Германия тоже устала. Мы с германским народом помиримся, будет справедливый мир, и уничтожим армию. Земля – тем, кто на ней трудится».
И почему бы солдату не поверить? Надо ехать устраивать свою жизнь. Как же так: говорят «свобода» – а только тем, кто после войны в живых останется? Если свобода, обещают землю – зачем же умирать, а не попользоваться новой жизнью?
– Если Временное правительство не пойдёт об руку с Советом – вон его! А Николая – в Петропавловскую крепость!
Офицеры – по-разному себя повели. Этот – всю войну уклонялся от боёв, теперь является в полк, собирает среди офицеров подписку на революционную библиотечку для солдат. Тот, зауряд-чиновник, когда-то рыдал, получив портсигар из рук великого князя Михаила Александровича, – в апреле ставит около штаба дивизии вымпел: «Да здравствует демократическая республика!» – и интригует, как бы ему занять место старшего адъютанта.
И всё-таки на фронте ещё «революционное отставание» от того, как бродит тыл. Быстрей разлагаются технические, автомобильные команды. Подтянутые по-прежнему кавалеристы с презрением относятся к расхлябанной теперь пехоте. А те зовут их – «опричники», «офицерские приспешники».
А приехали в 8-ю армию агитировать три студента петроградского Технологического института, внушали продолжать упорную борьбу с немцами, – уже смётанные солдаты отвечали им:
– Ежели вам так нравится воевать – берите винтовки и оставайтесь в наших окопах.
В пехотном полку 18-го корпуса отличный боевой офицер, подвыпив, вслух хулил революцию и резко упрекал солдат за их поведение. В ответ его застрелили в спину и ещё надругались над трупом. Тут приехал комиссар Оберучев – с младых ногтей народник, потом эсер.
– Вы убили офицера гнусно и подло. И убийцы стоят сейчас тут, среди вас. Мы – не будем их искать, и они уйдут от суда. Но я уверен, что пройдёт немного времени, и они сами явятся к властям и скажут: «Это мы убили поручика, судите нас! Нам тяжело, и мы не можем жить так дальше».
Молчала солдатская толпа, ни гугу.
Жди-пожди, явятся…
Вот уже и кавалеристы, спешенные в окопы, на митинге: «Мы несогласные так нас использовать. Али уж тогда назначайте эскадроны по жребию».