Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 2
Шрифт:
И – так же могли ворваться сейчас к ним и арестовать их всех!
Данилов – мешком. И Рузский – мёртвый, руки совсем обвисли. И – надо было спасать начальника гарнизона, и – не мог он приказать действовать против революционной толпы! И – некому приказать.
Но даже – и много минут размышления не было им дано. Новое известие принесли: воинские части самочинно выходят на парад на городскую площадь! И туда же валит толпа гражданских.
Закачался и весь древний Псков! Что же делать? Такого – и вовсе нельзя допустить, но что делать?
А Болдырев – ощутил задор, и решимость, и догадку. Даже – и не спросил своих генералов, и не объяснил, только рукой успел махнуть и кинулся вон. И в открытом автомобиле покатил на назначенную площадь.
У Болдырева был могучий голос, природный дар. Голос – это не меньше, чем мускулы. Бывают положения, когда голос больше всего и выручает человека. В революцию.
Гудела и кишела площадь. В солнце и в лёгком морозце, по двум сторонам бездействующего трамвайного пути самовольно строились части гарнизона. Из них только кадеты, юнкера школы прапорщиков и полевые жандармы имели обычный воинский вид, всё остальное было – бесформенное, не в строгих шеренгах и рядах, сборище в шинелях, а ещё с краю к этой каше пристроились гимназисты и реалисты.
И – пестрели тысячи красных пятен от ленточек, от лоскутов. И там и сям торчали в воздух красные флаги. И даже ополченцы бородатые на простых палках подняли красные тряпки. (Где ж этого красного все награбили и нарвали!)
И – все головы обратились к автомобилю, так он кстати появился, будто принимать парад! – неизвестно, кто и принимал бы его. А генерал Болдырев в идущем открытом автомобиле поднялся в рост – и стал громко здороваться.
Войска отвечали довольно стройно, от этого ещё не отвыкли. Болдырев, на ходу сочиняя, стал колокольно-густо поздравлять войска со свержением самодержавия, наступлением свободы, установлением нового государственного строя. Слышал в ответ – «ура» и «ура». Выкрикивал несомненные лозунги, вроде «да здравствует Россия!» и «да здравствует русская армия!», – и слышал в ответ ревущее и единое. Крикни он дальше в наступленье на немцев или на грабёж тылов – толпа была, кажется, готова. Голос его – до звука все слышали округ. Тогда он выкрикнул надежду, довольно бессмысленную, что охрану порядка во время парада примет на себя население, – и услышал совсем уже бешеное «ура».
И тогда он остановился в центре и рискнул удивиться: почему пришли кто с оружием, кто без? Как же их показывать Главнокомандующему?
Войска охотно стали расходиться по казармам, потом с оружие-м стягиваться и строиться вновь. За это время и в этом движении, перемешивании, переталкивании – энергия благодетельно разряжалась.
А Болдырев успел съездить к Рузскому – предупредить, убедить и позвать.
Затем стал форменно командовать упорядоченным парадом – а хлипкий Рузский шатко принимал его.
И в наступившей потом тишине голосом вялым, слабым, не доходящим в глубину, стал произносить о счастливом, свободном новом строе, о необходимости дружной спокойной работы и даже о вреде питья денатурата.
438
Только тот умеет и смеет командовать, кто умеет прежде подчиняться. Мудрая иерархия всего мира составлена так: ты звено между старшим и младшим, и только тогда ты можешь вести, если ты ведом. И чем в человеке сильнее воля, тем радостней он отдаётся мировой иерархии сил. А мякоти нуждаются в иллюзии независимости.
И чем крупнее кусок бытия, тем больше он нуждается в иерархии и единстве власти. Вся Вселенная – прежде всего. (Хорошо ощущаешь законы вселенной – в Ледовитом океане, в гребной шлюпке с поморами, при свежем ветре между льдинами, посеверней Новосибирских островов, откуда устье Лены – недостижимый плацдарм цивилизации.) И такой кусок, как Россия, – из первых.
И потому адмирал Колчак так уверенно предложил Николаю Николаевичу – всероссийскую диктатуру. Россия не может болтаться во сто и в двести направлений. Если трон опрокинулся и поплыл – должны другие твёрдые руки взять страну.
Задержало морское волненье, по пути меняли миноносцы, по расчётам – только утром вчера мог достичь великого князя посланец Колчака. И не раньше вчерашнего полудня можно было получить телеграмму согласия.
Но раньше того пришло отречение Михаила. Оно достигло Севастополя с таким казусом. На ленте пропечатал ось: «А сейчас передадим вам манифест Михаила Александровича», – и тут же прервалась линия. И основательно прервалась: ни через полчаса, ни через час не починили её.
И – напряглось сомнение, надежда. Может быть, это – не перерыв линии, но изменилось в Ставке? или с самим Михаилом? Что можно было предположить о непереданном манифесте? Что-то очень важное новое!
Но – никак не повтор отречения, которое притекло, когда линию исправили.
И вот – Россия осталась совсем без царя, вообще без Верховной власти! Власть передавалась – никому…
Так прав был Колчак, угадал положение, и нетвёрдость, неготовность Михаила, когда погнал гонца.
Но тем более всё ещё можно спасти, объявив диктатуру великого Князя! Республика? – может быть и не плохой строй, мы его не испытали, никто не знаем. Но республика, введенная на полном разгоне войны, – это крах.
Однако ответ из Тифлиса не шёл, не шёл.
А по исправленной линии, косвенным путём, через Ставку, рассылались приказы того же великого князя – и уже как Верховного Главнокомандующего.
… Неисповедимо назначенный, он осеняет себя крестным знамением и призывает чудо-богатырей… Повелевает всем начальникам и чинам армии и флота спокойно ожидать изъявления воли русского народа…
То есть Учредительного Собрания.
То есть это уже и был ответ Колчаку.
Только к вечеру вчера пришла прямая телеграмма из Тифлиса, но не от великого князя, куда там, – от герцога Лейхтенбергского. Лейтенант докладывал своему адмиралу, что не может возвратиться в Севастополь, так как Верховный Главнокомандующий повелел ему следовать с ним в Ставку.
Это и был уже последний выразительный ответ.
Да так и предчувствовал Колчак в великом князе: под латами рыцаря – слабую душу.
Упущенный шаг. Пожалеем…
Великие князья… И сколько же их.
Но не жалел, что посылал. Всякий путь надежды должен быть испытан. Всякий тупик должен быть доказан.
Оставалось – подчиниться новому правительству? Оба манифеста клонили к подчинению.
Но – что это будет за правительство? И куда оно поведёт? Пришла телеграмма от какого-то князя Львова. Да, по-видимому, династия кончила своё существование, начинается эпоха новая. И каково бы ни было правительство – мы обязаны перед родиной.