Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 2
Шрифт:
– Товарищи! Открываем заседание Совета рабочих и солдатских депутатов. Нам надо срочно обсудить самые важные вопросы. Первое: как: мы относимся к тем офицерам, которые не участвовали с нами в восстании, а теперь возвращаются в части? Не нам отдавать офицерам оружие – а допускать ли до оружия самих офицеров?
– Угу-у-у! – загудела солдатская толчея. Эти тут понимают дело, нас не предадут.
– И кому теперь вообще подчиняются солдаты? Ясно, что не офицерам. Ясно, что подчиняются Совету рабочих и солдатских депутатов. А как нам относиться к Военной комиссии? В ответственный момент мы не видели в ней офицеров и представителей буржуазии. А теперь там собрались полковники, а солдат нет, а без них решать невозможно.
– Разогна-а-ать! – кричат ему. Только вот из толкучки не выскочишь, а то бежать прям' щас, раздавить ихнее гнездо.
Тогда этот лысый, товарищ Соколов, другую возжу потянул:
– Однако во главе её стоит полковник Энгельгардт, участник японской войны и наибольший знаток военного дела.
– Ну, пущай стоит, – сразу отошли и солдаты.
– Это всё только может решить наше собрание авторитетным голосованием. Если возникнет конфликт – придётся заявить, что Военная комиссия переходит в руки Совета. Благословите усилить авторитет демократических сил. Но пока мы не сломили окончательно врага, надо умерять возникающие столкновения с буржуазией. А теперь слово имеет товарищ Максим!
А и Максим уже там рядом, тоже поворотистый, грамотный:
– Поскольку Комитет Государственной Думы угрожающе себя ведёт по отношению к революционному войску – предложить: чтобы товарищи солдаты не выдавали оружия ни единому офицеру! Офицер нужен только на фронте. Офицер пусть командует только строем. А строй кончился – и офицер такой же равноправный гражданин, как и все. А оружия им – не выдавать.
У кого голос дюж и рост удался, тот с места трубит:
– Так! В строю без них не подравняться, не повернуться, это никакой команды не будет. А из фронта вышагнул – всё, в ровнях.
А другие сумлеваются:
– Совсем без офицерей нельзя, ить пропадём, братцы.
– И тоже это не офицер, без оружия. И тоже-ть мы будем стадо негодное.
– А честь – отдавать? Аль не отдавать?
– Не-ет! – кричит один, раздирается. – Пущай теперь они нам первые честь отдают!
А надо, учат со стола, избирать солдатские ротные комитеты, и всё оружие под его контролем. Кто ни вылезет:
– Товарищи!…
Теперь – послед такой, все «товарищи».
И опять тот вольнопёр Финляндского, имя ему Линдя, а сам обезумелый какой-то, руками махает, глотку рвёт до последнего:
– Купец Гучков призывает солдат «забыть старые счёты». Так – осёл будет тот, кто забудет старое!
– Вер-р-рна!
– Кто из офицеров в революции не участвовал – тех вообще в казарму не принимать, не допускать! Вместо них – выбирать других! А о полноте прежней офицерской власти и не может быть речи!
Похлопали. Тоже теперь послед такой – в ладошки хлопать. Тут семёновец на стол взлез:
– Товарищи! Пока мы тут друг дружке рёбра мнём – а недалёко, в другой комнате, заседает и та самая Военная комиссия. И куют супротив нас заговор. Как нас тут захватить и обезоружить.
Заколотились в толпе: ну бы, правда, выбраться туда! Но Соколов помахивает льготно: мол, не надо:
– Уже мы постановили, товарищи: никакая воинская часть не подчинится Военной комиссии, если её приказ разойдётся с постановлением Совета рабочих депутатов. И введём в Военную комиссию солдат.
А землячок один – с подоконника, стоя:
– Не-ет! Нехай теперь офицером будет только тот, кого рота назначит. А кого не назначит – тот становись на левый фланг.
– Нра-авно! – кричат ему.
– А с погонами как?
Разливается слобода, удержу ей нет. Кричат:
– И погоны уравнять!
– Тогда и без благородий!
– А что по частным квартирам живут – это нешто равенство? Так мы равенства николи не добьёмся. Пусть в казармах, с нами уместях.
– А где такие койки найдутся?
– А на нарах!
– Не-е, братцы! Всё ж офицеру поблажку надо дать. У его воспитания нежная, и вся тело.
– Да как же нам без офицеров? А на войне?
– А на что война? На позицию нас гонят, чтоб немец наши силы поразредил.
– Не, чего, на позицию мы не прочь.
– А войну может до того времени прикончат.
– Кто это?…
Разбрелись головы, рази ж нам сговориться? Одни одно кричат, другие совсем другое.
Только Соколов, на столе, – не охрип, не унывает:
– Товарищи! Давайте поручим Исполнительному Комитету доработать и записать все эти ваши предложения насчёт офицеров.
– А там у вас наших солдат тоже-ть нету!
– Так давайте, братцы, наших солдат туда к им пропихнём!
Предстоятель не согласен:
– Нет, товарищи, это неудобно. Поскольку ещё не делегированы солдатские депутаты от рот. И здесь не все уполномочены…
Пол-номочены! Как муницию тягать, так полномочены!
Верть-верть, юрь-юрь, на свою заднюю дверь оглядается – помощи нет.
– Ну хорошо, товарищи. Давайте выберем – временно, на три дня. Трёх человек.
Заорали:
– Пятерых!
– Десятерых!
И стали тут же руки подымать. А – кого выбирать? Это ж не своя рота, никто никого не знает. Кого слышали, видели, кто громче орал – вот тех. Вот – Линдю этого. Матроса одного. И Максима гуда? Так он же не наш, не солдат.
Да и выбирали не счётом рук, их тут как сучьев в лесу, а тоже – криком.
Долго.
А товарищ Максим тем временем с готовой бумагой:
– Вот есть, товарищи, проект воззвания к гарнизону… Офицерам оружия не выдавать, а передать его в ведение батальонных комитетов. В состав Военной комиссии делегировать солдатских депутатов… Исполнительному Комитету, в соответствии с высказанными мнениями, издать обращение и разослать частям гарнизона…
И Соколов забрал десяток депутатов и пошли они в заднюю комнату.