Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого
Шрифт:
Он был напряжённо бледен.
И эта речь с её неожиданным началом и ещё более неожиданным поворотом – кажется, закрепляла решение ЦК, ещё не проголосованное.
Винавер сдержанно торжествовал. Стараясь всё же не нарушать председательской безпристрастности, он, однако, аккуратными промежуточными репликами подпитывал настроение примирительного компромисса, к которому и всегда склонны развитые либеральные умы и культурные люди. Ход прений вёл к большему, чем только участие в коалиционном правительстве: кончалась целая внутрипартийная эпоха. Милюков, который всегда был недостаточно левым, недостаточно ценил левое кадетское крыло и противился окончательной демократизации партии, – вот, терял партийное лидерство. И оно всё объективнее налагалось на плечи Винавера.
Уже убавлялся дневной свет, скоро и лампы зажигать, пора было прения прекращать – но очень попросил слова Ландау-Изгоев, всё время молчавший.
А Александр Соломонович в последний перерыв выходил на набережную без пальто и шляпы, наглотался этого тревожного резкого сегодняшнего ветра – и всё возбуждённей становился. Он болезненно был взвинчен сегодняшними лаковыми, умягчающими, уговаривающими выступлениями.
И подумал: какая ирония. Восемь лет назад Милюков был самый яростный противник «Вех», сколько красноречия и энергии потратил на оспор. Казалось: идейная пропасть разделила их навсегда. И вот сегодня, в день поражения Милюкова, в самый тяжкий день его, почти никто не мог поддержать его с энергией, а именно веховец Изгоев. Теперь за Милюкова были только государственники, а воспитанное им радикальное крыло предавало его.
– Это – ужасно, господа! Сегодня мы продаём своё духовное первородство за чечевичную похлёбку показной демократии. И под этой вывеской мы отдаём унести себя куда-то вдаль, без руля и без компаса. Да вспомнить – так это отравляло нас и с самого Пятнадцатого года, и с Первой Думы: как только левые обвинят кадетов в трусости, в измене – мы всегда спешили сдвигаться влево: чтоб защититься от их оскорблений – мы ползли к ним же ближе, под град их камней. Мы тут с вами рассуждаем как будто имеющие власть и сильную позицию – а на самом деле в России уже господствует социализм! – и это подготовили мы с вами. Но социализм не в своей великой мировой идее – (именно Изгоев на мартовском съезде говорил, что социалистические идеи близки кадетской партии) – а в отвратительном российском издании. Это социализм, который отверг идею отечества – а без неё невозможна никакая организация страны. Чем заняты их мозги? Миссией зажечь мировой пожар. Тень Циммервальда прокралась в Россию на второй день революции. Уж сколько натрезвонили за эти недели, как вот-вот поднимется «восстание рабочих Германии и Австро-Венгрии». Полтора месяца германский рабочий класс что-то не откликнулся на их бредовый манифест – теперь они надеются на Стокгольмскую конференцию. Кто же дискредитировал патриотизм, если не они? Кто обещал народу скорое окончание войны без всякой ненужной победы? Кто объяснил войну капиталистическими аппетитами? Русский революционный социализм позорно гибнет именно потому, что отказался от идеи отечества. У нас циммервальдистом-интернационалистом стал называться любой трус, дезертир, шкура. Что мы тут так радуемся их последнему, и опоздавшему, обращению к армии? Оно – или совсем уже не подействует, или гораздо слабей, чем их приказ № 1 или чем разрушительное поведение Совета в дни апрельского кризиса. Совет не мог не знать о подготовке 20 и 21 апреля вооружённых отрядов на заводах – но молчал до тех пор, пока пролилась кровь. И апрельский кризис на самом деле не кончился по сей день. Даже, может быть, тут – не сознательные их расчёты, допущу, что они проникнуты искренним желанием помочь положению, – но получается у них жалкая партийная ослеплённая игра. Как раньше все усилия этих революционных полуинтеллигентов были направлены только и единственно на подрыв правительства – так и теперь они работают над тем же. Точка зрения государственности им никогда не давалась. Вот они до последнего дня и спорили – допустимо ли, не позорно ли им становиться министрами? Так какого же сотрудничества вы ждёте от них? Если мы соединимся с ними – то мы потеряем всякое значение, – и для чего мы боролись 12 лет? Или было бы честно с их стороны просто устранить Временное правительство – не хотите поддерживать, так сгоните! – но и на это они не решаются, понимая, что власть их не была бы общенациональной. И они поступают безнравственно: желают власти, но не желают ответственности. Какой же вы предлагаете недостойный компромисс – если правительство явно остаётся опять таким же безсильным? Эти компромиссы сгложут нас в позорной немощи. Сегодня они требуют убрать только Милюкова или ещё Мануйлова, а завтра срежьте им Шингарёва и Львова, а там дойдёт очередь и до остальных.
Изгоев выглядел неприлично-неистово. Он говорил как будто главную речь своей жизни – и три десятка членов ЦК слушали её без единой реплики или нетерпеливого движения.
– До сих пор только «буржуазия» говорила об идущем стремительном развале России – и за это рвали наши газетные листы. Но теперь об этом, с опозданием, нехотя заговорили и социалисты.
Российский социализм без отечества – это и есть анархизм. И революция летит под уклон – и с ней же разобьётся Россия. Российский социализм показал, что он умеет разрушать – а созидать безсилен.
Тут раздались протесты против преувеличений. Но Изгоев как не слышал:
– Всюду насильничество! Всюду грязь и всюду мерзость – и это достигнуто всего за два месяца! А социалисты заигрывают с анархией или даже сами осуществляют. Оттого что новые душители называют себя социал-демократами или эсерами – нам не легче! Если либеральную газету закрывает местный Совет – чем это легче царского произвола? Или если тифлисский Совет разгоняет кадетское собрание? Да прежние душители, по крайней мере, не присваивали себе чужих типографий. Социалисты проявили себя как толпа безыдейных насильников, своекорыстных и тупых невежд. Вспомните, любимой темой прежних публицистов были указания на непосильность падающих на города и земства расходов на полицию. А у кого сегодня повернётся язык повторить те обличения, когда милиция поглощает средств в 5 и в 10 раз больше, не исполняя и десятой части прежней полицейской работы. Чуть дорвавшись до власти – кинулись за окладами и жалованьями. И вот отсутствие власти уже настолько тяготит население, что на местах начались самосуды, – Временное правительство отменило смертную казнь, так её применяет само население!
Винавер напомнил о регламенте. Уже включили электричество – и оно осветило изрядную смущённость слушателей.
– Теперь мы много говорим о ленинстве. Да, большевики уже создали свою красную сотню – «рабочую гвардию» – тысячи вооружённых рабочих, проводить революцию социальную. Но большевики – не отдельное что-то, они только сделали крайние – и последовательные – выводы из российского безродинного социализма.
И с последней тоской – тоской неспасаемого – посмотрел Изгоев на слушателей:
– Господа! Идти на сделку с ними – безумие. Все шаги умеренности – опоздали. Социалисты поносили нас два месяца – так очистите им поле деятельности! пусть создастся правительство из одних левых – и пусть они скорей покажут свою несостоятельность. И пусть они сами раскаются, когда вместо прекрасного социализма увидят родину в анархических судорогах. И их смоет волна. Страна нуждается в предметном уроке! – и чем он скорей придёт – тем лучше будет для России: сохранится больше нетронутых сил. А мы, может быть, сохраня ряды, – вступим потом ещё для спасения. Господа! Господа! – оборачивался он в ту и в другую сторону, почти умоляя: – Не идите на этот губительный компромисс! Нам не простит его История! Это будет значить: мы разбиты наголову! Вредней всего коалиция с социалистами: они будут разрушать – и они же свалят на эгоистическую буржуазию. Ужасен именно – гнилой коалиционный период. Вместо того чтоб удержать Россию на сползаньи – вы только создадите обманную вывеску! вы только поможете дотолкнуть страну – туда!..
Умоление, да, – но сердца мужей, обрекших себя государственной деятельности, должны отзываться не на умоление, а на политическую логику ситуации.
А она диктовала – взвешенный компромисс с Советом.
Компромисс! – высшая форма человеческих отношений. И особенно незаменимая, когда имеешь дело с грубым, неуклюжим оппонентом, – а всё-таки склоняешь его на компромисс!
И руки кадетских цекистов поднялись в историческом голосовании. И проголосовали 18:10 в пользу коалиции. (Ещё скольких-то из десяти стянул Изгоев последней речью.)
Это звучало так: не настаивать, чтобы портфель министра иностранных дел оставили за П. Н. Милюковым.
Впервые Милюков при голосовании в ЦК остался в меньшинстве.
Но речь Изгоева, обнажившая всю суть проблемы, смягчила Милюкову поражение.
А не признать поражения – и продолжать стоять, – к чему это приведёт? К расколу партии, значит – к расколу черезо всю, черезо всю российскую интеллигенцию.
Кто на это осмелится?
И Милюков – с твёрдостью принял. С твёрдостью – значит: собирать силы спасти, что ещё можно.
– Да, – сказал он, – для такой обширной партии, с раскинутыми флангами, как наша, решение и всегда должно быть компромиссным. В политике компромисс есть самое законное средство борьбы. Я – политический противник того, что происходит, но я понимаю и великое историческое значение того, что русские социалисты становятся русскими министрами. Конечно, мы все должны поддерживать новое правительство, какое б оно ни было. Но всё же я советую, чтобы кадеты не входили в правительство, пока не будут внесены чёткие поправки в декларацию о внешней политике. Наши требования к правительству должны быть решительны.