Красное колесо. Узлы V - XX. На обрыве повествования
Шрифт:
– Как же так, земляки? Что ж мы одни, без вас, сделаем? А если нужно всего два-три месяца, и спасём Россию?..
– Всё равно не пойдём, – ответили ему из второго ряда. – Пока нас не трогают – зачем мы их тронем?
Тоскливо было Ярославу, так известно, что весь разговор зря, он ни слова не говорил и томился.
– Так немцы нашу землю отнимут! – горячо внушал им Самойлов.
– Не оты-ымут, до нас не д'oйдут.
– Земли на усих достане.
И тут, уже видя общий солдатский пересил, вступился
– Вы, господа буржуи, не натравливайте нас на немцев, ничего из вашей агитации не выйдет. Насела шайка на Германию – куда им деваться? Довольно нас натравливали, теперь заключайте мир. Нам – эта война ни к чему. А что вы раньше к нам не приходили поговорить, когда вся ваша воля была над нами? Когда мы при вас не могли не то что курить и сидеть, но дышать?
– Ну, когда вы это видели, Тувиков? – не удержался Ярослав. – Вы тогда в Петрограде были, вы ещё не служили.
Но настало такое время, что в ту сторону аргументы уже не идут, и если даже с тобой согласны – то не поддержат вслух. Теперь – ветер только от них, и стебли клонятся в эту сторону. И Тувиков доколачивал:
– Россия, измена, союзники – подумаешь. А немцы нам никакие не враги. Они сами готовы Вильгельма свергнуть.
– Вы так думаете? – ещё оживился к нему одному Самойлов. – А они это вам – на каком языке объясняли?
– Ни на каком, так понимаем.
– Сколько за сало и сколько за шнапс? А как вы понимаете: при известной немецкой дисциплине – и немцы так легко братаются?
– Вот так и понимаем.
– А насчёт Вильгельма они вам сами говорили? – Самойлов улыбался и поворачивался к другим.
Против офицера и против полковника солдату теперь легко спорить, а против такого штатского въедливого возьмись.
– За нас обращались. С манифестом, – чуть поостывал Тувиков, не так уверенно. Тут сверху закричали:
– Зову-ут! Зову-ут!
Это значило: у немцев вывесили белый флаг.
Солдаты, не спрашивая разрешения, кто в землянку за хлебом и салом, кто – вспрыгивал наверх.
А Самойлов схватил Тувикова за шинель, сам в два раза шире его:
– Ну пойдёмте, пойдёмте вместе, сейчас и с немцами поговорим. Вот подсадите меня наверх.
И довольно легко для своей мешковатой фигуры одолел бруствер, оттуда помахал полковнику – и пошагал с солдатами.
Полковник вздохнул с облегчением: тяжёлый разговор, хорошо, что кончился. Он привык к равномерной регулярной службе в военных учреждениях – такое мучение было на его полном лице, что он попал в полк и, может, делает тут не так.
– А что ж, пойдёмте, поручик, посмотрим?
Они перешли к наблюдательным прорезам в бруствере – и Ярослав предложил полковнику свой бинокль.
А сам – наизусть он видел эту ложбинку смертную, по мартовскому снегу и по таянью уже не знавшую ни одного раненого, и протоптанную за эти недели солдатскую гурьбовую тропу – к тому месту, где наши рогатки раздвигаются, – и к тому, где раздвигаются немецкие, – и на подъёмном к немцу склоне, на сухом местечке, где и камни плоские есть, посидеть, – уже вот сходились наших десятка три, и их десятка полтора – у них ландверисты, молодых мало. А среди наших, не отставая, успевал кругленький Самойлов.
Самойлов потому всё и затеял, что хорошо знал немецкий язык. И теперь держался за рукав озлобленного Тувикова, его от себя не отпуская.
Спустились по склону от своих окопов немцы – солдаты и унтеры, с чинными выражениями, если не превосходства. Очень удивились форме Самойлова: «Официр?» – и щупали его погоны.
Не мешал им щупать, хоть и нахальство, а своим громко объявил, что весь разговор с немцами будет им переводить. И уверенно повёл допрос:
– А отчего на ваших погонах номера зашиты тряпочками?
– А нам так приказывают… А мы всегда так ходим.
– Неправда, раньше не так ходили. У наших солдат вон всё открыто. А где ваши офицеры?
– А вон, стоит наш граф.
Правда, открыто в окопе стоял и смотрел сюда в бинокль.
– А вот вы прокламации нашим приносите, – они откуда?
– Не знаем.
– Ну вы – откуда их берёте?
– Офицеры дают.
– А где их печатают?
– Наверно, в Германии.
– А среди вас есть социал-демократы?
– Вот я… И я… И я.
– Да каждый третий социалист? А вы Манифест нашего Совета от 14 марта читали?
– Нет.
– За полтора месяца – и до сих пор не читали? Почему ж его вам не отпечатали? А вы в Германии хотите устроить революцию?
– Зачем нам? – прямо обиделся унтер-социалист. – У нас порядки хорошие.
Другой унтер обернулся и побежал в сторону графа.
– Ну как зачем? Да вот хлеба у вас нет.
– У нас всего хватает. Мы можем вести войну ещё три года.
– А тогда зачем вы выходите с нами брататься? У вас солдат мало? Отправляете на французский фронт?
Смутился унтер-социал-демократ. Не нашёлся.
– Об этом лучше не будем говорить.
Громко перевёл его ответ Самойлов. Переводы его имели большой успех – наши слушали вдиво, и не так, как своих офицеров в окопах.
Но тут немецкий граф, уже и сам догадавшийся о неладном, ещё получил доклад подбежавшего унтера и зычно скомандовал своим и рукой махнул: возвращаться!
И немцы послушно оторвались, повалили назад, так и унося в руках, кто не успел, свои необмененные бутылки с ромом.