Красное на красном
Шрифт:
— Что с вами было? — поинтересовался Алва. — Вас сразила мгновенная любовь к премудрой Гарре?
Дик помотал головой и попробовал сесть. Это ему удалось, хотя в ушах звенело. Ворон сунул оруженосцу свой стакан.
— Выпейте, а то вы бледны, как гиацинт. Так что с вами приключилось?
— Не знаю.
Не рассказывать же Алве и этим мужланам, как он был камнем, несущимся впереди потока! Пережило ли удар хоть одно дерево? Бред, ничего этого не было, никаких деревьев, никаких камней! Это просто память о погибшем озере и о сне, который снился ему еще в Лаик.
— Юноша, —
— Монсеньор? Простите…
— Иными словами, не желаете ли вы отправиться с Робером Эпинэ?
Это ловушка или Рокэ шутит? А может, он Ворону просто надоел? Дик, ничего не понимая, уставился на маршала.
— Вы хотите меня отослать?
— Я давно ничего не хочу, — светским тоном сообщил Алва, — кроме вина, женщин и врагов, но вы, если желаете, можете отправляться хоть в Агарис, хоть в Гайифу, хоть к Закатному Пламени.
Святой Алан, Ворон не шутит, он и впрямь его отпускает. Его отъезд не будет изменой. Иноходец — Человек Чести, герой восстания, он должен много знать об отце, обо всех…
Робер не станет смотреть сквозь сына Эгмонта, как будто его нет, не станет задавать непонятные вопросы, издеваться над тем, что свято для каждого истинного талигойца. Он увидит Альдо Ракана, принцессу Матильду, Эсперадора… Но Катари остается в Олларии. Катари…. Неужели Феншо прав и Ворон его отсылает из-за королевы? Нет! Алва не может знать ни о его любви, ни о встрече в монастырском саду. Уехать — значит потерять Катарину Ариго…
— Что скажете, юноша?
— Монсеньор, я хочу остаться.
Рокэ пожал плечами и вернулся к таможенникам. Булькнуло и полилось в стаканы вино, засмеялся Клаус, за стенкой палатки сонно фыркнул Моро.
2
Лошадь, и ту ему дал Проэмперадор. Дракко недавно потерял хозяина, что пробудило в Эпинэ особенную нежность к коню, ведь они оказались товарищами по несчастью. Рыжий жеребец-полукровка ни ходом, ни выносливостью, ни статью не уступал сгинувшему Шаду Первому. Дракко принял нового всадника настороженно, но с кем с кем, а с лошадьми Иноходец всегда ладил, хотя за то, что смог бы подчинить коня Ворона, не поручился б.
В Моро лошадиной была только стать, а норов то ли кошачий, то ли змеиный. Среди морисков порой попадались кони-звери, убивавшие и калечившие всадника за всадником. Эпинэ не заслуживал бы ни своего герба, ни своего прозвища, если б не знал признаков, по которым уже в трехмесячном жеребенке можно определить будущего убийцу. В Багряных землях таких оставляли на племя, в Золотых чаще всего убивали. Считалось, что ездить на них может только демонское отродье, чего удивляться, что Моро и Ворон нашли друг друга.
Робер не сомневался в том, что Алва пристрелил казара намеренно, хотя такой выстрел и впрямь сродни чуду. С левой руки, почти не целясь, сбить ягоду на голове одного человека и выбить глаз другому! Теперь дикари вопят про волю своего козлобога, кагеты не знают, что делать, а он отпущен на все четыре стороны.
Проэмперадор сделал правильный выбор, Адгемар, даже посаженный на цепь, оставался опасным, а теперь о Кагете можно забыть. Обруч лопнул, бочка рассыпалась, в неизбежной грызне всех со всеми будет не до козней против Талига, да и некому эти козни строить. Сын Лиса лижет Ворону сапоги, а уцелевшие казароны тупы, как бараны. Тех, кто хоть немного соображал, Адгемар заблаговременно перерезал, а бириссцы отданы на растерзание исконным врагам, им не до войн и не до мести, лишь бы детей спасти! Рокэ, гореть ему в Закатном Пламени, рассчитал верно…
Дракко споткнулся о камень и захромал. Пришлось спешиться и выковыривать попавший в подкову камень, спасибо, сама подкова не отлетела. Кагеты и бакраны и не думали помочь, хорошо хоть остановились и подождали. Робер на всякий случай проверил остальные подковы и вновь вскочил в седло. Вечерело, с гор тянуло холодом и осенью. Бакран что-то сказал, вроде даже на талиг, но Эпинэ не понял. Дикарь повторил. Он хвалил своих козлов, которые не нуждаются в ковке. Иноходец согласился, что в горах на них ездить удобнее, умолчав о том, что сам сядет на козла, только если речь пойдет о жизни и смерти, причем не его собственной, а кого-то из близких.
Козопас удовлетворенно кивнул и погладил своего рогатого скакуна. Бакраны покровительствовали тому, кого оправдал Бакра, это было унизительно, но полезно. Вряд ли бы он в одиночку на хорошей лошади и с дорогим оружием добрался до Равиата, но с бакранским посольством ему ничего не угрожало, кроме стыда.
Самым умным было, никуда не заезжая, рвануть к гайифской границе, но Робер Эпинэ поступил глупо. Он не мог бросить Клемента на произвол судьбы, хотя искать во взбаламученном заполненном беженцами Равиате ручную крысу было безнадежней, чем монету на дне реки — та по крайней мере будет лежать там, где ее уронили. И еще он должен разыскать родичей Луллака и Мильжи и выпить с ними Чашу Боли.
Иноходец понимал, что ведет себя как последний дурак, но иначе не мог. Его поездка с самого начала стала чередой ужасов, потерь и неудач, а затея Енниоля обернулась тысячами смертей, и все без толку. Альдо еще дальше от трона, чем раньше, друзья появлялись лишь для того, чтоб погибнуть, а сам он жив и свободен только по милости злейшего врага. Робер уже знал, что всей правды о том, что с ним случилось, не узнает никто, разве что Мэллит, если захочет слушать. Он не станет никому лгать, просто кое о чем умолчит. Например, о встрече с Ричардом Окделлом и безумном разговоре с Вороном, разговоре, который он мысленно продолжает шестой день. Он назвал Рокэ нелюдем, тот в ответ лишь улыбнулся.
— Вы полагаете, вырезать деревню за деревней в большей степени приличествует человеческой натуре? Возможно… Топят у нас и впрямь реже, чем жгут.
— Я понимаю, что в Варасте ненавидят бириссцев, но…
— Ненавидят, — перебил Ворон. — Люди, как правило, не любят тех, кто им пакостит, и уважают тех, кто с ними пьет. Окажись вы на нашей стороне, вы обнаружили б уйму достоинств в бакранах и их козлах.
— А вы, окажись на нашей?
— Я? Я бы взнуздал «барсов» точно так же, как и «козлов», но на вашей стороне мне делать нечего.