Краснокожий пророк
Шрифт:
Четыре — это предел. Четыре — это конец. Четыре — это истинное число, целое число, квадратное число. Четыре глотка.
Он вставил затычку обратно в дырку и забил ее томагавком. Выпивка тем временем добралась до головы. Черный шум редеет, редеет.
Превращаясь в тишину. В чудесную, прекрасную зеленую тишину.
Но зелень также уходит вместе с чернотой. Каждый раз она бесследно пропадает. Чувство земли, зеленое видение, которым обладает каждый краснокожий, — а ведь когда-то Лолла-Воссики видел лучше всех. Но теперь, когда зрение возвращается, сразу за ним следует черный шум. А когда черный шум уходит, когда огненная вода прогоняет его, вместе с
И Лолла-Воссики превращается в настоящего белого человека. Он отрезан от земли. Ветки хрустят и ломаются у него под ногами. Корни цепляют. Животные бегут.
Лолла-Воссики надеялся, долгие годы пытался определить точное количество огненной воды, которое нужно выпить, чтобы черный шум ушел, а зеленое видение осталось. Четыре глотка — это наилучший результат, которого он достиг. Черный шум оставался поблизости, прячась за ближайшим деревом. Но и ощущение зелени держалось рядом, там, где он мог до него дотронуться. Только дотронуться. Таким образом он мог притвориться настоящим краснокожим, забыть о власти виски, о том, что на самом деле он превратился в белого.
Однако слишком много времени он провел без выпивки — целых два месяца, не считая время от времени перепадавшей чашки-другой. Четыре глотка для него было слишком крепко. Зелень ушла вместе с чернотой. Но сегодня ему было все равно. Все равно ему нужно поспать.
Проснувшись утром, он ощутил вернувшийся черный шум. Он не понял, то ли солнце, то ли громыхания разбудили его, впрочем, это не имело значения. Стук по пробке — четыре глотка, стук — заткнули обратно. На этот раз земля осталась рядом, он даже чувствовал ее немножко. Даже сумел обнаружить кролика в норе.
Толстая старая ветка. Обрезать здесь, разрезать тут, расщепить так, чтобы острые щепки торчали во все стороны.
Лолла-Воссики склонился над кроличьей норой.
— Я очень хочу есть, — прошептал он. — И я очень слаб. Отдашь ли ты мне свое мясо?
Он напрягся, ожидая услышать ответ, надеясь узнать, прав ли он. Но ничего не услышал, ведь кролики вообще говорят очень тихо. Когда-то, вспомнил он, ему были слышны все живые голоса, в том числе и те, что раздавались за многие мили от него. Может быть, если черный шум когда-нибудь уйдет навсегда, он сможет слышать по-прежнему. Но сегодня он так и не узнал, дал ли кролик свое согласие или нет.
Поэтому он так и не понял, правильно ли поступил или нет. Не узнал, взял ли он, как настоящий краснокожий, приняв подарок от земли, или украл, как белый человек, который убивает все, что попало. У него не было выбора. Он ткнул веткой в нору и повернул. Почувствовал, как внутри что-то забилось, услышал чей-то писк и потащил, продолжая поворачивать. Маленький кролик, небольшой, совсем малыш, вырывался из цепких объятий щепок, но Лолла-Воссики действовал быстро, и в тот момент, когда кролика подтащило к выходу из норы, когда тот был готов выскочить и спасаться бегством, Лолла-Воссики подставил свою руку, схватил кролика за голову, поднял его в воздух и резко повернул, ломая шею. Малыш упал на землю мертвым, и Лолла-Воссики отнес его подальше от норы, вернувшись к бочонку, потому что не следует свежевать животное там, где тебя могут услышать или увидеть его родственники, — это оставит в земле пустую дыру.
Огонь разводить он не стал. Слишком опасно, не время коптить мясо, когда форт Бледнолицего Убийцы Гаррисона маячит на горизонте. Да и мяса-то было! Он подъел все, съел кролика прямо сырым — конечно, пришлось пожевать, но вкус нес в себе жизнь. Каждый краснокожий
Белый человек слышал о зверях сновидения, которые являются в снах. Белый человек думает, что краснокожие уходят в леса и видят там сны. Глупые, непонятливые бледнолицые. Вся жизнь — это долгий сон, одно длинное сновидение. Ты засыпаешь в ту секунду, когда появляешься на свет, и спишь до тех пор, пока в один прекрасный день тебя не позовет зверь сновидения. Тогда ты идешь в лес — иногда достаточно сделать несколько шагов, иногда приходится идти на край света. Ты идешь, пока не встретишь зверя, который звал тебя. На самом деле этот зверь — не призрачное сновидение. Он пробуждает тебя от сна. Зверь учит, кто ты есть, показывает твое место на земле. После чего ты возвращаешься домой, очнувшийся от долгого сна, наконец проснувшийся, и рассказываешь шаману, матери, сестрам, каким был твой зверь сновидения. Медведем? Бобром? Птицей? Рыбой? Ястребом или орлом? Пчелой или осой? Шаман растолкует тебе все, и ты сможешь выбрать себе новое имя. А мать и сестры назовут твоих детей, неважно, родились они уже или еще нет.
Братья Лолла-Воссики давным-давно встретились со зверьми из своих сновидений. А мать его уже умерла, две его сестры ушли жить в другое племя. Кто назовет его детей?
«Я знаю, — сказал Лолла-Воссики. — Знаю. У Лолла-Воссики, у этого одноглазого, отравленного виски краснокожего никогда не будет детей. Но Лолла-Воссики найдет своего зверя сновидения. Лолла-Воссики проснется. Лолла-Воссики возьмет себе новое имя».
И Лолла-Воссики решит, жить ему дальше или умереть. Если черный шум и дальше будет звучать и пробуждение не научит его ничему новому, Лолла-Воссики пойдет спать в реку — пусть она унесет его в море, далеко-далеко от земли и черного шума. Но если пробуждение даст ему причину жить, останется черный шум или нет, тогда Лолла-Воссики будет жить — впереди его ждут многие годы выпивки и боли, боли и выпивки.
Каждое утро Лолла-Воссики выпивал по четыре глотка, каждый вечер отпивал из бочонка четыре глотка, после чего засыпал, надеясь, что, когда зверь сновидения разбудит его, он сможет спокойно умереть.
Однажды он вышел на берег чистой, прозрачной реки; глаза ему застилал черный шум, раскатами перекатываясь в голове. В воде стоял огромный коричневый медведь. Шлепнув лапой по поверхности, он подбросил в воздух какую-то рыбешку и, тут же поймав ее зубами, дважды чавкнув, проглотил. Но не еда привлекла Лолла-Воссики. Он заметил медвежьи глаза.
Один глаз у медведя отсутствовал, в точности как у Лолла-Воссики. Это заставило Лолла-Воссики задуматься, а не этот ли медведь его зверь сновидения. Но такого не могло быть. Белое сияние, зовущее его, по-прежнему светилось на севере, теперь переместившись чуть к западу. Поэтому медведь не мог быть его зверем сновидения, он был частью сна.
Однако он мог нести какое-то послание для Лолла-Воссики. Медведь оказался здесь, потому что земля захотела поведать Лолла-Воссики некую историю.
И вот что первое заметил Лолла-Воссики: когда медведь подхватывал рыбу когтями, он смотрел здоровым глазом, ловя блестки солнца на рыбьей чешуе. Лолла-Воссики был знаком с этой манерой, потому что сам наклонял голову чуть-чуть набок, как медведь.