Краснокожий пророк
Шрифт:
— Его черные — это рабы. Всем известно, что рабами краснокожие быть не могут. Они слишком глупы, чтобы исполнять какую-либо работу.
— Почему бы вам не устроиться поудобнее вон в том кресле, мистер Джексон, и я объясню свою позицию с несколько иной точки зрения, продемонстрировав вам двух характерных представителей шони. Сядьте.
Джексон поднял кресло и перенес его в противоположный от Рвача угол комнаты. Какая-то непонятная тревога зародилась внутри Рвача — что-то зловещее проявилось в действиях Джексона. Люди типа Джексона всегда очень горды, очень честны, но Рвач знал, не существует на свете честных людей, есть только те, которые еще не куплены, которые еще не вляпались в какие-нибудь неприятности, — или у них кишка тонка, чтобы протянуть руку и взять все, что захочется. Вот к чему сводятся все человеческие
«Нет, нет и нет, — тут же одернул себя Рвач. — В этом мире сведение счетов ни к чему хорошему не приводит. Так ты только останешься позади. Лучшая месть — это разбогатеть и заставить их называть тебя „сэр», только таким образом можно поквитаться с этими парнями. И никаких засад. Заработав репутацию человека, который наносит удар из-за угла, ты обеспечишь себе верный конец, Рвач Палмер».
Поэтому Рвач сидел и улыбался. Гаррисон вызвал своего адъютанта.
— Почему бы нам не пригласить сюда Лолла-Воссики? Да, кстати, скажи его брату, что он тоже может войти.
Брат Лолла-Воссики… Не иначе, тот наглый краснокожий, что стоял у стенки. Вот ведь забавно, никогда не подумаешь, что два яблока с одной яблони могут настолько отличаться друг от друга.
Виляя хвостом, вошел Лолла-Воссики. Он улыбался, переводил глаза с одного белого на другого, гадая, что им понадобилось и как услужить, заработав в награду стопочку виски. На его лице было написано желание, неутолимая жажда, хотя он уже был так пьян, что на ногах еле-еле держался. Или он столько виски выхлебал за свою жизнь, что и трезвым стоять прямо не может? Рвач размышлял, но вскоре ответ сам пришел к нему. Гаррисон потянулся к бюро, стоящему позади стола, достал бутылку и чашку. Лолла-Воссики жадно следил, как коричневая жидкость, булькая, течет в чашку; единственный глаз так горел, что казалось, будто краснокожий хмелеет от одного вида спиртного. Тем не менее Лолла-Воссики даже с места не стронулся. Гаррисон протянул руку и поставил чашку на стол рядом с краснокожим, но тот продолжал стоять неподвижно. Улыбался, смотрел то на чашку, то на Гаррисона, ждал и снова ждал.
Гаррисон повернулся к Джексону и довольно ухмыльнулся.
— Пожалуй, мистер Джексон, Лолла-Воссики самый цивилизованный краснокожий во всей Воббской долине. Он никогда не посмеет взять то, что ему не принадлежит. Он никогда не заговорит, если к нему не обратились. Он беспрекословно повинуется и исполняет все мои приказания. Все, что ему надо взамен, это маленькая чашечка огненной воды. Причем виски необязательно должно быть лучших сортов. Сойдет и кукурузное, даже плохой испанский ром и тот сгодится, правда, Лолла-Воссики?
— Истинно правда, ваше превосходительство, — ответил Лолла-Воссики.
Его речь была на диво четкая и ясная — для краснокожего. В особенности для в стельку пьяного краснокожего.
Рвач заметил, что Джексон с явным отвращением изучает одноглазого дикаря. Затем взгляд законника из Теннизи скользнул на дверь, где стоял высокий, сильный, наглый краснокожий. Рвач с удовольствием отметил, как перекосилось лицо Джексона. Отвращение стерлось, на смену пришел гнев. Гнев и… да, страх. О, оказывается, вы не столь бесстрашны, мистер Джексон? Вам известно, кто у Лолла-Воссики в братьях. Он враг вам, мне, каждому белому человеку, надеющемуся отнять у дикарей землю. Этот чванливый краснокожий не задумываясь вонзит свой томагавк в ваш череп и медленно, наслаждаясь, снимет скальп. Только он не станет продавать его французам, мистер Джексон, он оставит сувенир себе, подарит своим детишкам и скажет: «Вот это хороший бледнолицый. Этот бледнолицый никогда не нарушал свое слово. И вот как вам следует поступать с бледнолицыми». Рвач знал это, Гаррисон знал это, и Джексон знал это. Молодой краснокожий самец, стоящий у двери, олицетворял саму смерть. Этот дикарь вынуждал белых людей жить к востоку от гор, заставлял ютиться
— Вижу, вы заметили Такумсе. Это старший брат Лолла-Воссики и мой очень, очень близкий друг. Я знаком с этим пареньком с тех самых пор, как умер его отец. Посмотрите, как он вымахал, каким мужчиной стал!
Если Такумсе и заметил, что над ним насмехаются, то виду не подал. Из сидящих в комнате он не видел никого. Вместо этого он смотрел в окно, прорубленное в стене сразу за спиной губернатора. Но старину Рвача ему не обмануть. Рвач понял, что он здесь делает, и догадывался, что именно Такумсе сейчас ощущает. Эти краснокожие, семья для них была настоящей святыней. Такумсе тайком приглядывал за своим братом, и, если Лолла-Воссики был слишком пьян, чтобы ощущать какой-либо стыд, это всего лишь означало, что полную меру позора принимает на себя Такумсе.
— Такумсе, — обратился к нему Гаррисон. — Видишь, я налил тебе выпить. Давай садись, выпей, и мы поговорим.
Услышав слова Гаррисона, Лолла-Воссики аж окостенел. Значит, выпивка предназначалась не ему? Но Такумсе и глазом не повел, ни единым жестом не показал, что слышал Гаррисона.
— Видите? — повернулся Гаррисон к Джексону. — Такумсе не хватает воспитания даже для того, чтобы присесть и опрокинуть с друзьями за компанию стопочку-другую. Зато его младший брат вполне культурный человек. Правда, Лолли? Извини, дружище, для тебя у меня кресла нет, но ты можешь сесть на пол, вот сюда, под мой стол, у моих ног, и выпить этот ром.
— Вы само совершенство, — все так же отчетливо, ясно произнес Лолла-Воссики.
К превеликому изумлению Рвача, одноглазый краснокожий не стал сразу хвататься за чашку. Вместо этого он осторожно подошел к столу — каждый ровный шаг давался ему с огромным трудом — и зажал чашку в слегка дрожащих пальцах. Затем он опустился перед столом Гаррисона на колени и, осторожно удерживая чашку, уселся на пол, скрестив ноги.
Но сидел он перед столом, а не под ним, на что не преминул указать Гаррисон.
— Мне хотелось бы, чтобы ты сидел под столом, — сказал губернатор. — Ты окажешь мне огромную услугу, если уважишь мою просьбу.
Лолла-Воссики согнулся чуть ли не пополам и, ерзая задом, заполз под стол. В таком положении пить крайне неудобно, поскольку голову не поднять, не говоря уже о том, чтобы полностью осушить чашку. Однако Лолла-Воссики умудрился-таки выпить спиртное — по глоточку, раскачиваясь из стороны в сторону.
За все это время Такумсе не произнес ни слова. Даже не показал, что видел унижение брата. «О, — подумал Рвач, — что за огонь пылает в сердце этого парня! Гаррисон рискует, очень рискует. Мало того, что Лолла-Воссики ему родной брат, так он же наверняка знает, что Гаррисон пристрелил их отца, когда краснокожие в девяностых восстали и генерал Уэйн [4] сражался с французами. Подобное человек не забывает, тем более краснокожий, а Гаррисон еще удумал проверять его, испытывая собственную судьбу».
4
Уэйн Энтони — герой американской войны за независимость, друг Франклина и Вашингтона; начав служить обыкновенным солдатом, быстро дослужился до генерала; вследствие своей блестящей, непредсказуемой тактики заработал прозвище Безумный Энтони
— Ну, — сказал Гаррисон, — теперь, когда все удобно устроились, почему бы и тебе, Такумсе, не сесть и не рассказать нам, зачем ты пришел?
Такумсе садиться не стал. Как не стал закрывать дверь и проходить в кабинет.
— Я говорю от имени шони, каскаскио, пиорава, виннебаго.
— Ладно тебе, Такумсе, ты ж сам знаешь, что даже всех шони представлять не можешь, не говоря уже об остальных.
— Это племена, которые подписали договор генерала Уэйна, — продолжал Такумсе, как будто слова Гаррисона пролетели мимо его ушей. — Договор говорит, бледнолицые не продают виски краснокожим.