Красношейка
Шрифт:
Она тихо рассмеялась.
— А ты не знаешь, что тебя выписывают?
Он удивленно посмотрел на нее.
— Тебя посылают в Венгрию, — прошептала она. — В Третью танковую дивизию.
— Танковую дивизию? Но это же вермахт. Меня не могут туда направить, я норвежец.
— Я знаю.
— А зачем мне в Венгрию, я…
— Тсс, ты разбудишь остальных, Урия. Я читала приказ. Боюсь, с этим ничего не поделаешь.
— Но это же какая-то ошибка. Это…
Он уронил книгу с одеяла, и та со стуком упала на пол. Хелена наклонилась и подняла ее. На обложке, ниже названия «Приключения Гекльберри Финна», был нарисован оборванный мальчик на деревянном плоту. Было ясно, что Урия раздражен.
— Это не моя война, — сказал
— И это я знаю, — прошептала она и положила книгу в его сумку под стулом.
— Что ты там делаешь? — спросил он.
— Слушай меня, Урия, у нас мало времени.
— Времени?
— Дежурные будут делать обход через полчаса. Тебе нужно успеть до этого времени.
Он снял с ночника абажур, чтобы лучше видеть ее в темноте.
— Что происходит, Хелена?
Она сглотнула.
— И почему ты сегодня не в халате?
Этого она боялась больше всего. Не того, что соврала матери, будто на пару дней уезжает к сестре в Зальцбург. Не того, что подговорила сына лесничего довезти ее до госпиталя и теперь он ждал ее у ворот. И даже не того, что решила бросить все свои вещи, свою церковь и спокойную жизнь в Венском лесу, только бы рассказать ему обо всем: как она его любит, как она готова пожертвовать ради него своей жизнью, своим будущим. Она боялась ошибиться. Нет, не в его чувствах — в них она была уверена. Но в его характере. Хватит ли у него смелости и решимости, чтобы пойти на то, что она собирается предложить? Во всяком случае, он уже понял, что эта война, которую они ведут с Красной Армией там, на юге, — не его война.
— Нам, конечно, следовало бы узнать друг друга получше, — сказала она и положила свою руку на его, и он крепко схватил ее. — Но у нас нет такой роскоши, как время. — Она сжала его руку. — Через час уходит поезд до Парижа. Я купила два билета. Там живет мой учитель.
— Твой учитель?
— Это длинная и запутанная история, но он нас приютит.
— Как это «приютит»?
— Мы сможем жить у него. Он живет один. И, как я знаю, у него, в общем-то, нет друзей. У тебя паспорт при себе?
— Что? Я…
У него был вид, будто он с луны свалился, будто он думал, что задремал за книгой об этом оборванце и теперь видит сон.
— Да, он у меня при себе.
— Хорошо. Мы доедем за два дня, места уже заказаны, и еды у нас будет предостаточно.
Он глубоко вдохнул:
— Но почему Париж?
— Это большой город, в нем можно укрыться. Послушай, в машине лежит кое-что из одежды моего отца, так что ты сможешь переодеться в гражданское. Его размер обуви…
— Нет. — Он поднял руку, и ее тихая, но горячая речь прервалась на полуслове. Она, затаив дыхание, вглядывалась в задумчивое лицо. — Нет, — повторил он шепотом. — Это просто глупо.
— Но… — У нее вдруг будто ком подкатил к горлу.
— Лучше поехать в военной форме, — продолжал он. — Молодой человек в гражданском вызовет больше подозрений.
От радости она не могла найти слов и лишь крепче стиснула его руку. Ее сердце стучало так дико и громко, что захотелось на него шикнуть.
— И еще кое-что, — сказал он, тихо спуская ноги с кровати.
— Что?
— Ты меня любишь?
— Да.
— Хорошо, — сказал он и надел куртку.
Эпизод 26
СБП, полицейский участок, 21 февраля 2000 года
Харри осмотрелся. Он поглядел на опрятные полочки, где стройными рядами в хронологическом порядке стояли папки. На стены, где висели дипломы и награды за неизменно успешную карьеру. На черно-белую фотографию Курта Мейрика в форме майора Сухопутных войск, приветствующего короля Олафа, — карточка висела над столом, чтобы каждый, кто входит, обратил на нее внимание. Оглядев кабинет, Харри сел и повернулся к двери.
— Э, извините, что заставил ждать, Холе. Не нужно вставать.
Это был Мейрик. Вставать Харри даже и не думал.
— Ну, — сказал Мейрик, усевшись за стол. — Как прошла первая неделя на новом месте?
Мейрик сидел прямо и так старательно скалил свои крупные желтые зубы, словно ему давно не приходилось улыбаться.
— Очень нудно, — ответил Харри.
— Вот оно как? — Мейрик был удивлен. — Неужели все так плохо?
— Ну, кофе у вас тут лучше, чем у нас внизу.
— В смысле, в отделе убийств?
— Прошу прощения, — спохватился Харри. — Никак не привыкну, что теперь «мы» — это СБП.
— Так, так, просто немного терпения. Это касается как первого, так и второго. Не так ли, Холе?
Харри кивнул. Не стоит сражаться с ветряными мельницами. Во всяком случае, в первый месяц на новом посту. Как он и думал, ему достался кабинет в самом конце коридора, так что он почти не видел, чем занимаются другие. Его работа заключалась в том, чтобы читать рапорты из региональных отделений СБП и принимать незамысловатые решения — посылать их дальше по инстанции или нет. А инструкция Мейрика это определяла просто: если это не полный бред, документ нужно передавать дальше. Другими словами, Харри получил должность фильтра. На этой неделе поступило три рапорта. Он пытался читать их как можно медленнее, но все равно невозможно растягивать эту ерунду бесконечно. Один рапорт был из Тронхейма, в нем говорилось о новом подслушивающем оборудовании, с которым никто не умеет обращаться после того, как уволился специалист по прослушке. Харри пропустил его дальше по инстанции. В другом говорилось о немецком предпринимателе в Бергене, с которого официально сняли все подозрения после того, как он реализовал партию карнизов, ради чего, по его утверждениям, и приехал. Харри пропустил дальше и его. Третий рапорт пришел из Восточной Норвегии, из полицейского участка в Шиене. Поступил ряд жалоб от туристов из Сильяна, которые в прошлые выходные слышали выстрелы. Так как охотничий сезон еще не начался, полиция начала расследование и обнаружила в лесу стреляные гильзы неизвестного типа. Гильзы послали на экспертизу в КРИПОС, [30] и там их определили как патронные гильзы для винтовки Мерклина, очень редкого оружия.
30
КРИПОС — Центральное управление уголовной полиции. (Прим. перев.)
Харри пустил и этот рапорт дальше по инстанции, но сначала снял копию для себя.
— Но поговорить-то я собирался об одной листовке, которая попала к нам в руки, — продолжал между тем Мейрик. — Неонацисты планируют устроить погром в мечетях здесь, в Осло, на семнадцатое мая. [31] В этом году на семнадцатое мая выпадает какой-то там мусульманский праздник, и некоторые родители-иммигранты не пускают детей на детскую процессию, потому что им надо идти в мечеть.
31
17 мая — День Конституции Норвегии, главный праздник в стране, традиционным элементом которого является детская процессия под окнами Королевского дворца. (Прим. перев.)
— Ид.
— Что-что?
— Ид аль-адха. Праздник. Что-то вроде мусульманского сочельника.
— Так ты мусульманин?
— Нет. Но в прошлом году я был на празднике у соседа. Они пакистанцы. Они подумали, что мне, наверное, скучно будет справлять ид одному.
— Вот как? Хм. — Мейрик надел свои очки-хамелеоны. — Вот эта листовка. Они пишут, что семнадцатого недопустимо отмечать что-либо, кроме Дня Конституции. И что «черных» развелось немерено, но они уклоняются от долга каждого норвежского гражданина…