Красные кресты
Шрифт:
Не вышло: Ян был начеку и гибок, как лоза; хватило короткого движения его кисти — и шпага лязгнула по клинку рапиры.
Теперь уже Ричарду пришлось мобилизовать всю свою ловкость и умение владеть оружием, чтобы устоять перед яростным натиском противника. Мартен азартно атаковал, и его удары и уколы сыпались градом.
Бельмон отступал. Не было времени на встречный выпад — он знал, что что не сможет уколоть прицельно и надежно, не открывшись хоть на миг, но прекрасно сознавал, что удар Мартена его тут же опередит. Потому шевалье продолжал отступать, выжидая удобного момента.
И тут он споткнулся и едва не упал.
« — Конец!» — промелькнуло у него в голове.
Услыхал свист рапиры, но клинок его даже не задел: Мартен в последнюю долю секунды успел прервать выпад, чтобы его не ранить.
Ричард тут же вскочил и галантно отсалютовал шпагой.
Едва он успел занять первую позицию, Ян атаковал снова, но немного промахнулся. Этой мелкой промашки, однако, хватило Бельмону. Конец его шпаги рассек рукав белоснежной сорочки Мартена и окрасил его кровью.
Это была лишь царапина, не стоившая внимания, да Ян и не собрался признавать свое поражение и уже хотел атаковать вновь, когда с балкона донесся повелительный голос сеньориты:
— Arretez vous, caballeros! Cela suffit! 5
Бельмон тут же послушался и опустил шпагу, салютуя ей прекрасному арбитру, а потом, сунув клинок в ножны, повернулся к Мартену, протягивая руку.
— Надеюсь, ты не слишком зол на меня? — спросил он с любезной улыбкой. — Была у тебя возможность насадить меня на свой чертов вертел, что вовсе не так забавно. Но поскольку ты ей не воспользовался…
Ян пожал плечами, но подал ему руку, переложив рапиру в левую.
5
Остановиться, кабальерос. Этого достаточно. (франц.)
— Я не собирался тебя убивать, — ответил он, уже наполовину успокоившись и склоняясь к примирению. — Не имею привычки пользоваться такого рода оказиями.
— Тогда спрячь клинок, — сказал Ричард, — и позволь Марии проявить свой самаритянский характер. Не сомневаюсь, что он у неё таков, поскольку она весьма набожна, а Святое Писание велит ухаживать за ранеными, даже врагами…Возможно, я ошибаюсь, но во всяком случае там есть что-то о милосердии и о неприятелях.
Мария Франческа уже спешила на помощь, и Мартен отдался в её руки, несколько смущенный и — неожиданно для себя самого — взволнованный.
— Кто бы мог подумать, — вздохнул Бельмон, с усмешкой за ним наблюдая. — Кто бы мог подумать, что это колючее создание сможет выказать столько деликатности и ласки! Bon Dieu 6 , почему этот мерзавец не выпустил потроха мне!
ГЛАВА VIII
За несколько дней перед встречей Мартена с Пьером Кароттом в таверне Дикки Грина у Марии Франчески де Визелла был особенно сильный «приступ набожности», как её религиозное рвение определял скептик и маловер Бельмон. Стоя на коленях в своей спальне, двери которой она запирала на засов в преувеличенных опасениях перед настойчивостью Ричарда, заклинала Мадонну из Альтер до Чао, чтобы та велела Яну Мартену прибыть в дом шевалье де Бельмона. Но столь горячо поручая это Пресвятой Деве, держала глаза и уши широко открытыми, чтобы не только выследить Каротта, но и подслушать его разговор со своим пленителем, а потом очаровать почтенного капитана и склонить его к действию.
6
Господь милостивый (франц.)
О Яне Мартене она слышала не раз, будучи ещё ребенком. Главным источником этих сведений была её молодая и хорошенькая няня Хуана, бывшая камеристка сеньоры де Визелла, разжалованная в няньки в результате недовольства хозяйки. Когда Хуана говорила о Мартене, её бархатные, черные как ночь глаза увлажнялись, а голос дрожал от возбуждения. Этот дикий разбойник и мужлан, временами с презрением поминаемый сеньорой де Визелла, превращался в молодого рыцаря с благородным сердцем и горячей кровью — рыцаря, перед которым не устояла бы ни одна женщина. Он был богат, как король, свободен, как орел, отважен, как лев. Презирал смерть, которой не раз смотрел в лицо, вызывал ужас среди своих врагов и любовь друзей. И при этом был благороден и щедр.
Маленькая сеньорита предпочитала верить Хуане и сохранила этот образ в памяти. Когда её обручили с Бласко де Рамиресом, часто думала о своем незнакомом нареченном в таком же духе, воображая его на манер такого рыцаря, поскольку Бласко тоже был капитаном превосходного корабля и тоже сражался в океане.
Увидела она его, только когда ей исполнилось пятнадцать — и несколько разочаровалась. Рамирес не был красив, у него оказались маленькие бегающие глазки и узкие поджатые губы под закрученными усами, которые пахли сладковатой помадой, как и его мягкая черная бородка и поредевшие волосы. Он показался ей старым — во всяком случае, куда старше, чем она себе представляла. Ему было за сорок и первые морщины уже прорезали лицо.
Он приветствовал её — как делал и все остальное — несколько шумно, поспешно и нервно. Можно было полагать, что его постоянно нервирует несоответствие окружающих его физических явлений его собственным представлениям. Манера разговора у него была взрывчатая, торопливая и сжатая, а короткие реплики звучали, как орудийные залпы. Выслушивал чьи-то доводы, он с едва сдерживаемым нетерпением. Казалось, он отгадывает мысли своего собеседника и имеет на них готовые ответы.
Заверил Марию, что сделает её счастливой, произнес пару комплиментов и преподнес золотую шкатулку с благовониями, после чего разговаривал уже только с её отцом, Эмилио де Визелла. В следующем году его визиты не были частыми, но интерес к нареченной нарастал по мере того, как бутон превращался в прелестный цветок. Блестящий командор эскадры тяжелых каравелл Его Королевского Величества Филипа II был почти влюблен и старался показать это, не сомневаясь, что добьется взаимности Марии Франчески. Она принимала его внимание ласково и благодарно — возможно, главным образом потому, что никто из молодых дворян их округи не мог с ним сравниться воинской славой, ни положением.
Свадьба должна была состояться зимой, после рождественского поста, во время которого ожидалось прибытие в Лиссабон его светлости Эмилио де Визелла с супругой; последние месяцы девичества сеньорита проводила под опекой своего деда на берегах Лимии; судьба распорядилась так, что в качестве подруги одной из своих ровесниц она оказалась в Кастелло да Инсуа в Вианне в день налета Бельмона на замок.
Став пленницей корсара, она нисколько не пала духом и не отчаялась. Была горда и отважна, как мать, и к тому же романтична. Поначалу нападение на замок, стрельба и даже схватка прямо в парадном зале и перевоз её на борт «Торо» казались ей восхитительным приключением. Они ждала финала, который должен был пройти по неизменным канонам, обязательным в романах: прибытие испанского флота под командованием Бласко де Рамиреса, морская битва, победа над разбойниками. Тем временем ничего подобного не происходило, зато через несколько часов в каюту, где её заперли, вошел видный, богато одетый кабальеро, в котором она едва узнала дикого сальтеадора, который с закопченным лицом и окровавленной шпагой ворвался во главе своих бандитов в залы замка.
Дав ему представиться, она не ответила на вежливый поклон, а когда он заговорил, перебила на середине первой фразы. Потребовала, чтобы её немедленно освободили и отослали обратно в Кастелло да Инсуа.
Последовал ответ, что при известных условиях так наверняка и будет сделано, но сейчас он должен отправляться в Лондон, и не желая ни на миг лишаться общества столь очаровательной особы, приглашает её на обед, приготовленный в соседней каюте.
Сеньорита Мария была голодна, поскольку атака на замок произошла перед самым обедом, но заявила, что не унизится до застолья с пиратом и убийцей, которому её отец не доверил бы даже свиней пасти.