Красные петунии

Уокер Элис

Тетушка Рози наставляла нашу гостью: девять раз по утрам и вечерам ей следует запалять свечи, жечь порошок и читать заклятия, стоя на коленях, сосредоточив все свои силы, чтобы ее призыв дошел до Смерти и богочеловека. А пред великой Матерью нашей поможет лишь заступничество богочеловека. Тетушка Рози обещала в свой черед повторять заклятие. По ее словам, обе их мольбы, читаемые одновременно и с благоговением, не смогут не тронуть богочеловека. И он скинет цепи со Смерти, чтобы она могла поразить маленькую куколку. Но произойдет сие не сразу — богочеловек должен сперва выслушать все молитвы-заклятия.

— Мы возьмем все необходимое: волосы, ногти, одежду и прочее,— продолжала тетушка Рози,— и добьемся, чтобы ваше заветное желание исполнилось. Года

не пройдет, как мир будет избавлен от злодейки, а вы тотчас избавитесь от ее ухмылки. Не угодно ли вам еще чего-нибудь, что сделало бы вас счастливой прямо сегодня? — спросила тетушка Рози.— Всего за два доллара.

Миссис Кемхаф покачала головой:

— С меня довольно того, что ее конец наступит еще до истечения года. Что до счастья, то оно все равно не дается в руки, ежели знаешь, что оно покупается или продается за деньги. Пускай я не доживу до того дня, когда смогу увидеть плоды вашей работы, тетушка Рози, но коль скоро я обрету утраченную гордость и поквитаюсь за причиненное мне зло, то сойду в могилу и отправлюсь в вечность с гордо поднятой головой, и могила не покажется мне ни узкой, ни тесной.

Сказав все это, миссис Кемхаф распрощалась и, преисполненная чувства собственного достоинства, покинула комнату. Казалось, будто в эту минуту к ней вернулась ее молодость; многочисленные шали спадали с ее плеч с величавостью тоги, а седые волосы, казалось, искрились.

К тебе взываю я, богочеловек. О, всемогущий, тягостным испытаниям подвергли меня недруги, осквернили имя мое, оболгали меня. Мои благие побуждения и благородные поступки обращены были в свою противоположность. Позор пал на мой дом, а на детей моих — проклятье и жестокие муки. Тех, кто был дорог мне, они оклеветали, подвергли сомнению их добродетель. О, богочеловек, ниспошли на врагов моих кары, о коих молю я тебя:

Пусть южный ветер опалит и иссушит их тела, не ведая к ним сострадания. Пусть северный ветер выстудит в жилах их кровь и лишит их тела силы, не ведая к ним снисхождения. Пусть западный ветер относит прочь дыхание их жизни, и пусть от его дуновений у них выпадут волосы и ногти, искрошатся кости. Пусть восточный ветер помрачит их рассудок, ослепит их глаза, лишит силы их семя, дабы не могли они больше плодиться.

Заклинаю отцов и матерей из всех грядущих поколений не вступаться за них пред великим престолом. Пусть чрева их жен несут плод лишь от незнакомцев, и пусть вымрет их род. Пусть их младенцы родятся на свет недоумками с недвижными членами, и пусть проклинают они тех, кто вдохнул жизнь в их тела. Пусть недуги и смерть неотступно преследуют их, пусть не ведают они процветанья в делах, пусть гибнут в полях их посевы, а коровы, и овцы, и свиньи, и весь прочий скот подыхает от бескормицы и жажды. Пусть ураган срывает кровли с их домов, пусть громы, молнии и ливни врываются в их сокровенные покои, и пусть обрушатся основания их домов, а потоки воды не оставят от них и следа. Пусть солнце не дарует им тепло животворных лучей, а лишь иссушает и опаляет зноем. Пусть луна не дарует им покоя, а лишь глумится над ними и отнимает последние крохи рассудка. Пусть предательство друзей лишит их силы и власти, золота и серебра, пусть сокрушают их враги, пока не запросят они пощады, в коей им будет отказано. Заклинаю: да позабудут уста их сладость речи человеческой, пусть языки их окостенеют, и пусть воцарится вкруг них запустение, свирепствуют мор и смерть. О, богочеловеку молю тебя сделать так, ибо они смешали меня с грязью, лишили доброго имени, разбили сердце мое и заставили проклинать день своего рождения. Да будет так!

Этой молитвой-заклятием постоянно пользовались знахари и обучали ей, но поскольку я не знала ее на память, как тетушка Рози, то шпарила прямо по книге Зоры Нил Хёрстон «Мулы и люди». Мы вместе с миссис Кемхаф повторяли молитву, стоя на коленях.

Вскоре мы так понаторели в омывании свечей в уксусе, зажигании их, коленопреклоненных молитвах, которые читали нараспев, что можно было подумать, будто много лет мы только этим и занимались. Меня потрясло рвение, с которым миссис Кемхаф молилась,— она подносила стиснутые кулаки к закрытым глазам и впивалась зубами в запястья, как это делали гречанки.

Согласно метрическим данным, Сара Мэри Сэдлер, та самая дамочка-куколка, родилась в тысяча девятьсот десятом году. Когда разразилась Великая депрессия, ей только-только перевалило за двадцать. В тридцать втором она вышла замуж за некоего Бена Джонатана Холли, который владел плантацией, а также большим складом пиломатериалов и вскоре получил в наследство несколько бакалейных лавчонок. Весной шестьдесят третьего года ей исполнилось пятьдесят три. Было у нее трое детей — один сын и две дочери; сын без особых успехов занимался торговлей готовым платьем, а дочери сами стали матерями и довольно быстро забыли родной дом.

Супруги Холли жили в шести милях от города в просторном собственном доме; миссис Холли увлекалась домашней выпечкой и собиранием древностей, а также коротала время с цветными женщинами. Все это мне удалось вытянуть из полупьяной кухарки дома Холли, вредной, скрюченной подагрой старушонки, которая в молодые годы выкормила своим молоком одного из отпрысков этого семейства — смуглокожего малого, ставшего впоследствии проповедником и обосновавшегося по воле родных в Морхаузе.

— Мне кажется, я могла бы узнать от кормилицы все, что нам надо, и достать через нее обрезки ногтей,— сказала я тетушке Рози. Я надеялась напоить эту вздорную старушенцию до нужного состояния, ибо она питала особое пристрастие к мускателю и не скрывала своей неприязни к хозяйке. Однако довести ее до кондиции оказалось непросто; мне никак не удавалось вызвать ее на откровенный разговор, а от денег уже почти ничего не осталось.

— Так дело не пойдет,— сказала однажды под вечер тетушка Рози; сидя в машине, она наблюдала, как я выводила кухарку из бара «Шесть вилок».— Мы уже ухлопали шесть долларов на мускатель, а толку никакого. С пустомелями и выпивохами каши не сваришь,— продолжала тетушка Рози.— Попробуй лучше добиться, чтобы миссис Холли сама выложила все необходимое.

— Это просто безумие! — воскликнула я.— Разве можно ее посвящать в то, что против нее же затевается наговор? Да она взбесится или перетрусит до смерти.

Тетушка Рози в ответ только фыркнула.

— Правило номер один — вести наблюдение за субъектом. Запиши это на своих мятых бумажках.

— Другими словами?

— Будь прямой, но не при напролом.

По дороге к плантации Холли мне в голову пришла идея сделать вид, будто я разыскиваю какого-то человека. Потом я додумалась до более хитрого, как мне показалось, хода. Я припарковала «бонневиль» тетушки Рози с краю просторного, засаженного камелиями и мимозой двора. По настоянию тетушки Рози я в тот день нарядилась в длинное, до пят, блестящее оранжевое платье, при каждом шаге оно отчаянно шуршало и пузырями вздувалось вокруг ног. Миссис Холли, в обществе молоденькой смазливой негритяночки, расположилась на ступенях задней веранды. При виде моего сногсшибательно длинного и яркого наряда они просто-напросто обалдели.

— Миссис Холли, мне пора идти,— сказала девушка.

— Не дури! — одернула ее матрона.— Наверное, эта африканка со светлой кожей просто заблудилась и ищет дорогу.— Она потихоньку подтолкнула девушку локтем, и они обе прыснули.

— Добрый день, как поживаете? — поздоровалась я.

— Прекрасно, а вы? — отозвалась миссис Холли, а негритянка удивленно уставилась на меня. Они о чем-то секретничали, тесно сблизив головы, но стоило мне заговорить, как выпрямились, точно по команде.

— Я ищу человека по имени Джосайя Хенсон.— (Я могла бы добавить, но не добавила, что это имя беглого раба, прототипа дяди Тома из романа Гарриет Бичер Стоу.) — Скажите, он не здесь живет?