Красные пинкертоны
Шрифт:
Обозники слетели с телег, утонув в сугробах. Получалось, как по маслу. Запрыгнув на лошадь, я погнал первую телегу к берегу, где поджидала по договорённости остальная братва. Но, словно почуяв неладное, оглянулся: Китаец возился с отставшими телегами. Шарахнулась от выстрелов вторая кобыла, и он мыкался, подтягивая к ней третью с поклажей.
– Давай, мать твою! – заорал я ему. – Догоняй!
Но тут выскочили всадники. Откуда их принесло, я не заметил. Но это были не наши. Пуля просвистела мимо уха, загрохотало и справа, и слева, лошадь моя взвилась вверх и понесла. Я упал, сильно
Ползти я не мог, силы кончились. Револьвер дрожал в руках и, целясь, я молил Бога, чтобы не дал потерять сознание: над Китайцем стоял сам Борода! Я узнал его по визгливому крику; ухоженная бородка вздрагивала в лунном свете при каждом его вопле. Одно мешало стрелять, не укладываясь в моей голове, – на Бороде была милицейская форма!
– Скотина! – визжал он. – Я же простил! Отпустил с дружком прошлый раз!
Он оглядел вокруг себя навороченное: трупы лошадей, убитого товарища, перевёрнутые повозки:
– Здесь тебя кончу!
Щёлкнул затвор его винтаря. Но я нажал на курок раньше.
Под мат, проклятья и стоны полуживой Китаец тащил меня на себе по снегу. Потом силы оставили его, и лунный свет поблёк для нас обоих.
Наткнулся на нас Коновал, когда, отчаявшись, все уже бросили поиски, да и опасно становилось – рассветало.
Оказывается, полз Китаец совсем не в ту сторону и достались бы наши грешные тела волкам или одичавшим собакам, если б не Коновал.
– Ты мой должник, – заскочил он в сарай, за ним показалась и бабка Чара, выхаживавшая нас. – Примешь для промыва нутра? Эта ведьма заморит вас отварами да мазями, – украдкой он вытащил бутылку самогонки. – А моё средство верное!
Но распахнулась дверь шире, и в сопровождении Прохора возникла фигура Дилижанса. Толстяк, держа в руках шляпу, нагибал лысую голову, чтобы не задеть притолоку и паутину, свисавшую тут и там. Прохор старался забежать вперёд, выгоняя Коновала, но наш спаситель смылся сам, знал своё место.
– На ноги, на ноги, орлы! – бодро гаркнул Дилижанс, остановившись в нескольких метрах от нас.
Неприглядная обстановка, грязь и запахи лечебных настоек явно смущали его, не скрывая, он брезгливо морщился.
– Залежались, – поддакнул Прохор, не разгибая спины. – Балует их старуха.
– Пора, пора! – помахал перед нашими глазами ручкой в перчатке Дилижанс. – Готовлю вам интересную работёнку, орлы. Опоздаете, другим достанется.
И он заспешил на свежий воздух, Прохор, кашляя,
– Сука! – процедил сквозь зубы Коновал, появляясь из темноты угла. Он, оказывается, и не думал уходить, спрятавшись в углу, и снова сунул мне водяру. – Ну что, примешь?
Я покачал головой, распухший язык всё ещё мешал говорить.
– Тогда, может, покуришь?
С его помощью я кое-как приподнялся, нога не разгибалась, старуха еще раньше пришпандорила к ней дрын.
– Как дитя, право, – хмыкнул Коновал, кряхтя, взвалил меня на спину и сволок к двери. – На сеновале курить нельзя. Прохор припрётся, хай подымет. Он пожара пуще смерти боится.
Мы осторожно закурили, приоткрыв дверь, и тут же услышали голоса. Дилижанс, стоя посреди двора, о чём-то выспрашивал Курагина, тот лебезил, только задницу ему не лизал.
– Так кто же кого из них тащил? – допытывался Дилижанс.
– А шут их знает, Корней Аркадьевич. Коновалу разве можно верить? Он вечно пьян.
– Говорю же, сука! – не вытерпел Коновал и рванулся в дверь, но я его удержал.
– Если Китаец, откуда в нём силы взялись? Тощий, как гвоздь.
– Красавчик, конечно. Не сомневайтесь, Корней Аркадьевич. Красавчик – бугай вон какой!
– Не скажи. Желторожий – мужик жилистый.
– Мартышка и есть мартышка… Лучше б сдох! Нам теперь в нем надобности никакой, не до пароходов…
– Ты о чем, старик?
– Может, я шепну Чаре, ведьме нашей?
– Это как?
– Назад, на тот свет, возвернёт. Она легка на руку, лишь прикажите.
– Отравить, что ли?
– И не заметит никто. Уснёт желторожий, и все концы.
– Ах ты, чёрт! – Дилижанс задохнулся дымом. – Чего городишь, старый хрыч?
– Как скажете…
– Они ж это?.. Герои! Теперь они мне знаешь как нужны? Братва только о них трёп и ведёт! Это ж какой пример нашим молодцам! Урки про них сказки такие разведут!..
– Эти умеют…
– Ты газетки-то читаешь, старик?
– Газетки? – хихикнул Прохор. – Зачем они нам. Жива была моя бабка, сходила с ума, а мне не до них.
– Перековывать тебя надо! – захохотал Дилижанс. – Товарищи повсюду о чистке заговорили, нам об этом тоже следует подумать. А что? В ногу со временем поспевать надо. Я их по-свойски наградить думал.
– Без этого не обойтись.
– Орлы-то наши, знаешь, как своим подвигом Ваську подняли?
– Василия Евлампиевича?
– Читал бы газетки, не спрашивал. Вот, послушай, – он захрустел бумагой, – «…за ликвидацию банды атамана Бороды, длительное время свирепствовавшей близ города и грабившей обозы рыбопромышленников, представлены к почётным грамотам»… – он прервался, прокашлялся. – Это лишнее. Вот: «…сам атаман коварным и обманным способом проник в ряды нашей Красной милиции, поэтому долгое время был неуловим и ему удавалось вершить свои чёрные дела»… – Дилижанс поперхнулся, сплюнул, кашлянул, прочищая горло, сипловато пожаловался. – Всё у этих газетчиков в одной куче, пока до главного доберёшься… Вот: «Своей энергией, повседневным упорным трудом товарищ Турин честно выполнял все задания Советского Правительства, чем оправдал высокое звание Красного Пинкертона».