Красные полковники. Дилогия
Шрифт:
— Плевать! Вот уж где-где, а в вопросах нравственности они нам не указ. Смесь ханжества и неприкрытых извращений одновременно. Вот у меня уже, где эта западная культура, — Сахно сделал характерный жест ребром ладони около горла. — Кричат о чистоте помыслов, а священники детей содомируют.
— То-то, я смотрю, на озере в Красном-один все топлес загорают, — не преминул подколоть разошедшегося Александра Юрьевича генерал.
— Не путай здоровую эротику — в ней ничего плохого нет — и порнуху. Это, кстати сказать, церковники когда-то объявили обнаженное тело грехом. А
— Это ты после слияний стал так думать? — вполне серьезно спросил Полонский. — Раньше таких откровений я от тебя не слышал.
— И после них в том числе, — точно так же серьезно согласился Сахно. — Вообще очень многое здесь, — он легко постучал себя костяшками пальцев по голове, — в последнее время меняется. Это ведь не нравственность, когда женщина специально подчеркивает свои сексуальные особенности одеждой, чтобы мужик, истекая похотью, представлял, что там под всеми этими тряпками находится, хотя и так отлично знает — ничего нового природа пока не придумала. Нравственность — это когда можешь спокойно любоваться обнаженным телом и получать от этого эстетическое удовольствие и ничего более.
— Даже если это твоя собственная жена? — как-то очень уж простодушно спросил генерал.
— Поручик Ржевский, — укоризненно покачал головой Александр Юрьевич.
Но потом они все-таки оба расхохотались, да настолько громко, что в дверь влетел обеспокоенный адъютант, очумело крутя головой.
* * *
— Очень плохо? — участливо спросила Наталья.
— Ломает, — хмуро ответил мужик неопределенного возраста.
Врач еще раз внимательно прочитала эпикриз, составленный в приемном отделении клиники, и окинула взглядом больного. Относительно обтрепанная одежда когда-то явно была пошита по фигуре, но сейчас перед ней сидел почти что скелет — настолько исхудал мужчина за последнее время, все свои непонятно откуда берущиеся доходы, тратя на наркотики. И вот теперь он решился прийти в клинику, где обещали раз и навсегда излечить от этой напасти.
— Ну хорошо, пересядьте в то кресло, — сказала Наталья, сосредотачиваясь. — Что будет легко, не обещаю, но со временем станет значительно лучше.
Портальный комплекс под координацией врача начал обследование пациента. Вот центр удовольствия одной половины коры головного мозга, вот второй. Объемная картина медленно как бы проявлялась перед глазами, хотя сигнал наводился прямо на глазные нервы. Изображение постепенно становилось все резче, обрастая новыми подробностями и стрелочками-указателями на интересующие объекты. Можно приступать к работе. Сначала подать сигнал, заставляющий больного немедленно заснуть. Теперь безжалостно порвать все положительные связи удовольствия от приема наркотиков, сложившиеся в подсознании больного. Связать любые, даже
Перестройка устоявшихся связей в центральной нервной системе очень тяжелое и нудное занятие. Наталья в изнеможении отключилась от компьютера и бросила взгляд на большое настенное табло электронных часов. Прошло всего сорок минут с начала операции, из которых больше получаса ушло на диагностику и исследование мозга пациента, а кажется, что больше десяти часов работала. Она устало потянулась и вызвала главврача клиники.
— Проснется минут через двадцать, — кивок в сторону больного. — Усиленное питание, соответствующие физические нагрузки, и через недельку-две можете выписывать из профилактория. А я на сегодня все — вымоталась до самых-самых. Пару дней вообще не звоните, ни одного пациента даже для консультации осматривать не буду. И Верочку мою не тревожьте несколько дней — она, увы, пока послабее меня.
— Что вы, что вы, Наталья Львовна, — врач даже руками взмахнул в отрицании, — только самые тяжелые случаи. С простыми мы по вашей методике сами справляемся. Вот только, — он замялся, — вчера из Голландии самолетом привезли больного — подававший большие надежды математик и вдруг подсел на иглу…
— Опять коммерческий? — с подозрением спросила Сахно. — Впрочем, можете не отвечать. И так понятно. Сказала же — через два дня и ни минутой раньше.
— К Вере Александровне тоже обращаться нельзя?
— Вы русский язык понимаете? — она, не попрощавшись, ушла через портал в Красный-один. Посмотрела одним глазком в комнату младшей дочери — сопит в две дырочки — и с наслаждением растянулась на большом диване, обтянутом замшей.
— Устала? — спросил заглянувший через пятнадцать минут муж и, аккуратно положив голову Натальи себе на колени, стал массировать плечи.
— Спасибо, Саша, хватит, — сказала чуть позже Наталья, села и благодарно кивнула.
— Сегодня еще работать будешь?
— Нет, — хмыкнула она, — сам же запретил всем отключать блокировку по перегрузке ЦНС. Программистов у нас теперь даже не через одного — каждый норовит командовать…
— Вот ведь трудоголиков развелось — Витя два дня лежал после расчета серийного варианта нового генератора, — парировал Сахно.
— Чья бы корова мычала, — усмехнулась Наталья, — чуть сосредоточилась — теперь, после кратковременного отдыха, она уже могла позволить себе это, — проверила время и скомандовала: — Буди дочу и айда на озеро — купаться хочу! Отдых для головы должен быть физически активным.
В воде, как всегда, были довольные крики, визги и бульканья.
— Ма-ам, — громко закричала Верка, улепетывая саженками от братьев, — давай сюда — наших бьют!
Мать, проследив, как муж подсаживает Надюшку к Катерине в лягушатник к другим малышам, быстро сбросила одежду и с наслаждением бросилась в воду. Нырнула, проплыла на глубине несколько метров, вынырнула и была тут же атакована сыновьями и Колей Кононовым.
Сахно, довольно наблюдая за веселой возней в воде, устроился рядом с вылезшей на берег старшей дочерью.