Красные скалы английской Ривьеры
Шрифт:
– Да? Вот это сюрприз! Каким образом?
– Каким-каким. Очень простым. Ты, как всегда, нос в небо – «ничего не вижу, я выше этого». Ты же никого не замечала, а твой брат на меня еще в школе глаз положил. Потом, когда он академию закончил, приехал в отпуск перед отправкой в Афганистан, ты уже в своем Оксфорде терлась, а мы тут устроили ему небольшие проводы. Собственно, тогда наша с ним любовь и началась. Когда он вернулся, он привез с собой полкового дружка Хикманна. У них там солдатское братство случилось, а Джим – сирота. Ему все равно куда было ехать после демобилизации. Как ты понимаешь, после армии в полицию –
– С чего бы мне быть против? У каждого своя жизнь.
– Вот именно. – Нэнси не терпелось расспросить Эйлин о ее сердечных делах.
Но Эйлин сложила руки на груди крестом. Дураку понятно – закрылась. Душевные разговоры бесполезны. Ну, не хочет и не надо.
– Скажи мне, Нэн, ты в доме Барлоу часто бывала?
– Да нет. Там папаша крутой был. Вообще он странный. У себя в лавке всегда такой радушный, улыбается, лучшие куски выбирает. Моему псу, например, всегда сахарные косточки оставляет и денег за них не берет, а дома…
– Что дома?
– Ну, как тебе сказать. Мы однажды к Лиз зашли перед какой-то вечеринкой. Ну, накрасились, переоделись, спускаемся из ее комнаты и нос к носу с ним столкнулись. Он нас так, знаешь, как бы поточнее выразиться, таким мужским взглядом оглядел, как раздел, и что-то грубое сказал. Типа, выглядите как шлюхи, а потом удивляетесь, что вас имеют на задворках клуба. На Лиз зыркнул и как припечатал: «Чтоб в одиннадцать дома была!» Она аж вся скукожилась под его взглядом.
– Ты думаешь, она от его узурпации сбежала? Подстроила типа свое убийство?
– Так кто ж знает? Если и так, то только она сама. А и черт с ней. – Нэнси потянула из сумочки каталог свадебных аксессуаров. – Слышала, ты категорически против платья без бретелек. Мне тоже они не очень нравятся. Как тебе вот это?
Она открыла увесистый журнал на странице, заложенной розовой шелковой ленточкой.
7
«Нет дыма без огня», – шептала себе Эйлин, склонившись над экраном. Пальцы правой руки затекли от однообразных круговых движений мышью, но она упрямо прокручивала страницы Ютуба в поисках хоть какой-то информации пятилетней давности.
Из головы не шли слова Нэнси о том, что Билл Барлоу практически тиранил семью. Не могло ли исчезновение Лиз быть простым бегством от отца-диктатора? Кстати, кровь на сиденье ее машины вполне могла быть в результате того, что он, допустим, ее ударил. Она убежала. Правда, Лора говорила, что родителей не было дома, когда Лиз вернулась в тот злосчастный вечер с работы. Но на то она и дочь, чтобы выгораживать отца. И Вера, жена. Если она запугана и затравлена им, то тем более не будет выносить сор из избы.
На этом месте своих размышлений Эйлин решила, что ей пора писать официальный запрос в полицию южного Девона с просьбой выдать копию допросов: а) Томаса Смита и б) семейства Барлоу.
Можно еще запросить перечень найденных или конфискованных вещдоков. В соответствии с Актом о свободе информации они должны предоставить ей архивы даже без адвокатского запроса. Должны-то они должны, но чертова «честь мундира». Кто она такая, чтобы совать свой нос в дела полиции и подвергать сомнению правильность их действий?! Нет, все-таки попробовать надо. А пока ищем то, что можно и так нарыть.
И вот она – удача. Зайдя на официальный сайт полиции, Эйлин нашла то, что искала: пресс-релиз от 27 августа 2012 года.
Камера выхватывает два ряда стульев. На них сидят несколько человек. Парочка констеблей в униформе. За спинками стульев несколько штативов, на них – фотоаппараты с длинными прицельными линзами. Над одной из них склонился парень. Ни камера, ни его лицо почти не видны из-за гривы кудрей, торчащих во все стороны.
«Зачем мужчине такая красота? – подумалось Эйлин. – Любая девушка позавидует». Камера местного отделения Би-би-си, с которой ведется запись, резко развернулась в сторону длинного официального стола. К нему по очереди подходят и рассаживаются: в центре уже немолодой с красиво зачесанными назад седыми волосами суперинтендант, справа от него детектив Джим Хикманн, рядом с ним Лора, Вера и Билл Барлоу. По другую сторону от начальства – женщина-констебль, ответственная за связи с журналистами. Она поправляет на шее черно-белый в шахматную клетку платочек и склоняется над микрофоном.
Эйлин снова и снова прокручивала видеозапись. Эх, надо было повнимательнее слушать семинары по психологии языка тела. Правда, то, о чем говорила Нэнси про Билла Барлоу, видно и так. Доминирующий самец. Его жена все время плачет и прячет лицо в платок. Ее единственную попытку ответить на вопрос журналиста он оборвал, забрав у нее микрофон. Когда кто-то из репортеров задал вопрос Лоре, он плечом отодвинул дочь и попросил не травмировать ребенка. Лора сидит прямая, как палка, с замороженным лицом.
Его речь спокойна, с мягкими интонациями жалости к себе и к тому, что произошло.
– В голове не укладывается, что такое преступление могло случиться в нашем таком прекрасном и благополучном краю, – говорит он, глядя прямо в камеру. – Но я, мы, – он поворачивается к жене и дочери, как бы приглашая их присоединиться к его словам, – не верим в смерть Лиз. Помогите нам найти ее.
В своем заключительном обращении к публике говорит фразу: «Мы ее ждем. Без нее дом пуст. Она зажигала и светила…»
СТОП!
«Почему в ПРОШЕДШЕМ ВРЕМЕНИ? – думает Эйлин, – Ведь тело еще не нашли».
Эйлин поставила видео на паузу и придвинула к себе блокнот. Аккуратным почерком школьницы она вывела:
8
Оливии Стоун очень идет ее имя. Родившаяся как результат быстрой и очень бурной любви белоснежной английской девушки и французского моряка, выходца из Марокко, она унаследовала от родителей удивительный набор расовых черт. Кожа ее светло-кофейного цвета, лицо прямое. И нос, и губы вполне европейского покроя, но волосы – буйная шапка черных мелких кудрей, и фигурка стройна и суха, как оливковое деревце. Она как Инь и Ян – черное и белое, мужское и женское, север и юг. Все смешалось в ней. Она бесконечно экспериментирует со своей внешностью, подчеркивая то прической, то одеждой свою принадлежность то к одной культуре, то к другой.