Красные следы на белой коже
Шрифт:
Заперто.
Ян насмешливо кашлянул за моей спиной. Отталкиваясь руками от окна, я поползла вдоль стены к выходу. Воздух с хрипом врывался в легкие. Дверь в коридор была так далеко, а Ян так близко…
– Поиграем в догонялки? — спросил он. — Пожалуй, я все-таки найду еще несколько минут на такое шоу.
Спустя четыре шага силы снова начали покидать меня. Оставшиеся метры я преодолевала ползком. По ламинату протянулся кровавый след. Горло сдавил ужас, затрудняя и без того тяжелое дыхание. На то, чтобы тратить его на разговоры
«Вставай, - как заклинание твердила я самой себе, - вставай и беги, даже если не можешь. Вставай или умрешь!»
Всхлип. Рука схватилась за дверной косяк. Поворот за угол. Передо мной бесконечно длинный коридор и дверь.
Дверь на улицу!
С утроенной силой я поползла вперед. Пускай в глубине души я понимала, что только оттягиваю неизбежное, продлевая собственные страдание, но сдаться сейчас было бы слишком глупо.
Ян неторопливо следовал за мной. На каждый его шаг приходилось два-три моих. Руки свитча по локоть обагрились местами запекшаяся, кровь.
– Хватит уже. Я итак с тобой уже порядочно натрахался!
Нож рассек воздух. Лезвие со свистом врубилось мне в ребра.
«Не останавливайся. Ползи».
Контуры коридора смазались двоясь. Теперь я ползла на ощупь. Ян навис надо мной черной, зловещей фигурой.
– Не надо, - выдавила я из себя, - не надо, пожалуйста!
Вместо ответа, я получила еще удар — в бедро.
Ползти дальше я уже не могла.
– Это оказалось не так просто, - пробормотал Ян. — Но все-таки тут мы и закончим.
В голове воцарилась блаженная пустота. Сопротивляться и дальше не осталось ни сил, ни смысла. Я сжалась в комок, готовясь к следующему удару. Вероятнее всего, к последнему.
Хлопок!
Ян покачнулся. Отшатнувшись, он скользнул по стене вбок и вниз, роняя нож, и рухнул на пол в полуметре от меня. Половина черепа свитча оказалась размозжена: нижняя челюсть превратилась в сплошное месиво из костей, мяса и осколков зубов. Кровь Яна смешалась с моей.
– Алиса Игоревна, - с вами все в порядке? Ох, нет, конечно же, не в порядке, что за идиотизм…
С трудом оторвав взгляд от каши на месте лица Яна, я моргнула и посмотрела вверх. Надо мной с хмурым и одновременно озабоченным видом склонился мужчина. Светловолосый и широкоплечий, в его руке я разглядела пистолет.
Поняв, что смерть откладывается на неопределенный срок, боль снова вгрызлась в тело. Бедро, грудь, шея, ладони, колени и особенно спина — болело абсолютно все, каждая косточка, каждая клеточка тела горела огнем. Стараясь не смотреть на труп, я как могла, сфокусировала внимание на спасителе:
– Кто?..
– Меня прислал мой начальник, Одобеску. Он тревожился, ведь вы совсем не озаботились охраной. Прошу простить опоздание, по дороге я слегка заблудился. Неместный.
– Мне нужна помощь…
Язык ворочался еле-еле, с трудом выталкивая слова наружу.
– Я уточню у шефа, - мужчина потянулся к телефону, висевшему
– Не надо никуда звонить. Просто вызови мне скорую!..
– Я все же уточню у шефа.
Кажется, у Одобеску кредит добрых дел сегодня вырос еще на пару пунктов. Только бы смочь рассчитаться, когда меня попросят его вернуть!
37. Килограмм апельсинов, или те, кого не ждали
Все время, пока мы ехали в больницу, я ни разу не отключалась. Сознание было при мне вплоть до прибытия в приемный покой, но вот того, как меня шили — убей не помню. В сознании отпечаталось только недовольное лицо хирурга и яркий, зубодробильный свет ламп.
Уже на следующее утро я чувствовала себя почти сносно, жаль с кровати таки и не разрешили встать, но еще через день я могла уже весьма сносно ходить по палате, старательно игнорируя тянущую боль в тех местах, где находились швы. Слоняясь по палате из угла в угол, я то и дело тоскливо выглядывала в окно, за которым томился полный солнечных лучей и надежд на лучшее, июль.
Голова все еще кружилась, руки, ноги — все, в ссадинах и синяках, успевших принять сине-зеленый цвет, как память о той ночи.
Тот самый спасший меня, Паша, сопроводил меня вплоть до самой больницы, сам же Одобеску визитом меня так и не осчастливил.
– Шеф просил передать вам, - в очередной из визитов сказал Паша, - он интересуется, как ваше здоровье и может ли он еще что-либо для вас сделать.
На прикроватную тумбу лег внушительный букет темно-бордовых роз. Я покосилась на цветы, потом на Пашу. С какой стати такая забота?
– Нет, ничего не нужно, - я помотала головой и тут же сморщилась от боли в висках, - разве что… вазу.
Паша кивнул и скрылся за дверью. Спустя несколько минут он вернулся: в руках помощник Одобеску сжимал вазу из тонкого, расписанного цветами и птицами, стекла.
Через час после того, как Паша убедился, что мне ну точно больше ничего не требуется и отбыл, приехали полицейские. Более того, с одним из них я уже была лично знакома.
– Что-то часто мы с вами стали встречаться, Алиса Игоревна, не находите? — спросил Морозов.
Он подошел к окну, достал свою неизменную пачку сигарет и зажигалку, повертел в руках и со вздохом спрятал обратно в карман.
Если при Морозове я смело могла говорить все как есть, то сейчас, когда он не один, какой градус откровенности я могу себе позволить?
Словно прочитав мои мысли, второй мент улыбнулся той подбадривающей и одновременно настораживающей улыбкой, на какую способны только служители закона и, пожалуй, врачи.
– Расскажите, Алиса Игоревна, - Морозов без стеснения плюхнулся на мою кровать, положил на колени свой портфель, извлек ручку с листком бумаги и с любопытством воззрился на меня: - кто ж вас так расписал?