Красный блицкриг
Шрифт:
Несмотря на мирное продвижение, советские войска имели потери, которые, по неполным данным, составили 58 человек убитыми (самоубийств — 15, погибло — 28, утонуло — 15) и 158 человек ранеными.
С 21 июня управление 8-й армии разместилось в Тарту, 3-й армии — в Риге, 11-й армии — в Каунасе. На командиров корпусов была возложена ответственность за порядок, сохранность военных объектов, взаимоотношения с вооруженными силами республик, но им запрещалось вмешиваться в политическую жизнь. Войскам было приказано «в разговорах с населением и местными властями… уважать самостоятельность литовского государства и объяснять, что Красная Армия выполняет лишь мирный договор о взаимопомощи».
Формально прибалтийские республики продолжали оставаться «независимыми», хотя уже 17 июня нарком обороны Тимошенко направил Сталину
«В целях обеспечения скорейшей подготовки Прибалтийского ТВЦ считаю необходимым немедленно приступить на территории занятых республик к осуществлению следующих мероприятий: Границу с Восточной Пруссией и прибалтийское побережье немедленно занять нашими погранвойсками для предотвращения шпионской и диверсионной деятельности со стороны западного соседа.
В каждую из занятых республик ввести по одному (в первую очередь) полку НКВД для охраны внутреннего порядка.
Возможно скорее решить вопрос «с правительством» занятых республик.
Приступить к разоружению и расформированию армий занятых республик. Разоружить население, полицию и имеющиеся военизированные организации.
Охрану объектов, караульную и гарнизонную службу возложить на наши войска.
Решительно приступить к советизации занятых республик.
На территории занятых республик образовать Прибалтийский военный округ со штабом в Риге.
Командующим войсками округа назначить командующего САВО генерал-полковника Апанасенко.
Штаб округа сформировать из штаба 8-й армии.
На территории округа приступить к работам По подготовке ее как театра военных действий (строительство укреплений, перешивка железных дорог, дорожное и автодорожное строительство, склады, создание запасов и пр.).
План подготовки ТВД представлю дополнительно».
Вечером 17 июня Молотов пригласил к себе Шуленбурга и, выразив самые теплые поздравления «по случаю блестящего успеха германских вооруженных сил», сообщил, что СССР намерен осуществить аншлюс Прибалтийских государств. Для выполнения этой задачи Москва направила своих «особо уполномоченных» эмиссаров: в Эстонию — ленинградского партийного лидера A.A. Жданова, в Латвию — героя политических процессов академика А.Я. Вышинского, в Литву — В.Г. Деканозова, заместителя наркома иностранных дел, по совместительству являвшегося руководителем одного из управлений НКВД.
Гитлер, заранее не проинформированный о советских планах и поставленный перед, фактом, не ожидал, что «интересы» Сталина простираются настолько далеко, но, готовясь к битве за Англию, не возражал. Эти претензии он предъявит в июне 1941 года в ноте об объявлении войны СССР, где обвинит Москву в стремлении «большевизировать» все, что только можно. А пока всем своим дипломатам Берлин направил циркулярную телеграмму: «Беспрепятственное укрепление русских войск в Литве, Латвии и Эстонии и реорганизация правительств, производимая советским правительством с намерением обеспечить более тесное сотрудничество этих стран с Советским Союзом, — касается только России и прибалтийских государств. Поэтому, ввиду наших неизменно дружеских отношений с Советским Союзом, у нас нет никаких причин для волнения, каковое нам открыто приписывается некоторой частью зарубежной прессы. Пожалуйста, избегайте во время бесед делать какие-либо высказывания, которые могут быть истолкованы как пристрастные».
У Англии хватало своих проблем. Не признали новых «территориально-политических» изменений Соединенные Штаты Америки, но их мнение в то время для Сталина значения не имело. Все прошло на редкость гладко: Прибалтика сдалась без боя. Хотя буквально месяцем раньше на параде вооруженных сил и Катселийта генерал Лайдонер декларировал: «Мы сделали все возможное, чтобы не оказаться втянутыми в войну. Но мы не боимся войны и должны быть готовы к тому, чтобы в случае необходимости отважно обороняться, что и будет сделано».
До самой смерти прибалтийских политиков мучил вопрос: достойно ли было «покоряться пращам и стрелам яростной судьбы» иль все же стоило оказать сопротивление: «Сопротивление, конечно, потребовало бы жертв, но оно бы сохранило здоровье души народа. Нельзя скрывать, что отсутствие сопротивления вызвало большое разочарование и чувство ожесточения среди
Впрочем, генерал Судоплатов утверждал, что бескровное покорение Прибалтики стало возможным потому, что буквально всё поголовно высшее руководство прибалтийских стран являлось беспринципной бандой, платными советскими агентами:
«Надо сказать и о том, что вряд ли нам удалось бы так быстро достичь взаимопонимания, если бы все главы Прибалтийских государств — Ульманис, Сметона, Урбшис и Пяте, в особенности латышское руководство — Балодис, Мунтерс, Ульманис — не находились с нами в доверительных секретных отношениях… Мы могли позволить себе договариваться с ними о размещении наших войск, о новом правительстве, об очередных компромиссах, поскольку они даже не гнушались принимать от нашей резидентуры и от доверенных лиц деньги. Это все подтверждается архивными документами. Таким образом, никакой аннексии Прибалтики на самом деле не происходило. Это была внешнеполитическая акция Советского правительства, совершенно оправданная в период, предшествующий нападению Германии, связанная с необходимостью укрепления наших границ и с решением геополитических «интересов. Но они не могли быть столь эффективно проведены без секретного сотрудничества с лидерами Прибалтийских государств, которые и выторговывали для себя лично, а не для своих стран, соответствующие условия…
С нами активно сотрудничал министр иностранных дел Латвии Вильгельм Мунтерс, военный министр Латвии Янис Балодис. Мунтерс был нашей козырной картой. Мы также поддерживали доверительные тайные отношения с президентом Латвии Карлом Ульманисом, оказывая ему значительную финансовую поддержку… Но, пожалуй, самое впечатляющее сотрудничество было налажено нашим резидентом В. Яковлевым в Эстонии. Президент Эстонии Константин Пяст, хотя и не подписал вербовочного обязательства о сотрудничестве с ГПУ в 1930 году, тем не менее был на нашем денежном содержании до 1940 года».
17–21 июня при помощи советских эмиссаров (в советских же посольствах) в трех республиках были сформированы «народные», или, по молотовскому определению, «честные» правительства: в Литве — во главе с «видным антифашистом» Ю. Палецкисом, в Латвии — во главе с «прогрессивным деятелем» профессором А. Кирхенштейнсом, в Эстонии — тоже с «прогрессивным» писателем И. Варесом.
Как они создавались, можно узнать из воспоминаний эстонского коммуниста Максима Унта, получившего портфель министра внутренних дел (вот уж кто действительно был советским агентом с 1932 года): «Вечером 18 июня встретился с тов. Бочкаревым, который спросил меня, согласен ли я быть министром внутренних дел. Я сказал, что если мне доверяют, то я возьму это задание на себя. 19 июня встречался с тов. Ждановым два раза и, кроме этого, с тов. Бочкаревым. 20 июня было две встречи с тов. Ждановым, а также с тов. Бочкаревым и вечером того же 20 июня тов. Жданов поручил мне организовать в течение ночи митинг и демонстрацию 21 июня… Ночью все приготовления были проведены как в Таллине, так и в провинции, и 21 июня надо было установить власть, что и было мною сделано… С этого времени я работаю над поручениями, которые на меня возложила партия».
Власть брали не абы как, а «революционно».
Обратим внимание, что специальным постановлением главнокомандующего вооруженными силами Эстонии от 18 июня под угрозой наказания были запрещены до 1 июля «любые публичные и открытые собрания, скопления народа, сходки, шествия и манифестации, а также обсуждение и принятие на них различных решений и резолюций», кроме тех, которые организуются «правительственными властями» под охраной местной полиции. Однако прибывший 19 июня Жданов заметил «подвох», мешающий трудящимся проявлять инициативу, и тут же генерала подправили: «Надо твердо сказать эстонцам, чтобы они не мешали населению демонстрировать свои хорошие чувства к СССР и Красной Армии. При этом намекнуть, что в случае стрельбы в демонстрантов советские войска возьмут демонстрантов под свою защиту».