Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольникова
Шрифт:
Председатель Ленин сидел не лицом к собранию, а спиной и во время речи оратора вполоборота поворачивался к нему и внимательно слушал, поглядывая на часы: регламент был строгий – Владимир Ильич не любил «болтовни», как он выражался, оратору полагалось три минуты. Слушая речь, он в то же время тонким, косым почерком писал записки присутствующим: запрашивал о каком-нибудь деле, что-то напоминал, давал новые поручения.
Глебов-Авилов уныло докладывал о забастовке почтовотелеграфных служащих. По предложению Ленина Совнарком решил объявить забастовщиков уволенными со службы и перешёл к обсуждению бюджета. Нового бюджета в ту пору ещё не было, а временно, до конца 1917 года, оставался в силе старый бюджет Временного правительства. Все наркомы
– Слово «ежедневно» подчеркните и следите за исполнением, – добавил он Горбунову.
Николай Петрович, сверкнув очками, взглянул на Ленина и безмолвно кивнул головой.
По окончании заседания Владимир Ильич отвёл меня к окну и сказал:
– Для сокращения морского бюджета вам нужен хороший специалист. Вы поезжайте к Гуковскому и передайте ему от моего имени приглашение на работу. Это хороший спец по финансам. Он когда-то работал в Баку, был в нашей партии, но потом, в эпоху реакции, как многие интеллигенты, отошёл от партии. В последнее время он состоял маклером Петербургской биржи.
В кабинет вошёл Сталин. Его лицо было сумрачно, в руках вилась длинная бумажная лента – результат переговоров по прямому проводу с Киевом, где Украинская Рада отложилась от советской Москвы. Ленин и Сталин ушли совещаться в соседнюю маленькую комнату, где стояла солдатская койка, на которой иногда ночевал Ленин.
Через просторную канцелярию, где шумно стрекотали «ундервуды», я прошёл в столовую и выпил стакан крепкого, обжигающе-горячего чая. Наутро я поехал к Гуковскому – он жил где-то на Петербургской стороне. Среднего роста, широкоплечий, с рыжеватой бородой и усталыми глазами, Гуковский принял меня очень приветливо и сразу, без тени колебания, согласился поступить на советскую службу. Ему очень польстило, что приглашение исходило лично от Ленина. Он охотно согласился сократить бюджет Народного комиссариата по морским делам.
– Только мне трудно докладывать каждый день о сделанных сокращениях, – добавил он. – Конечно, я могу сегодня вычеркнуть одну статью, завтра другую, но это будет неправильно. Гораздо целесообразнее изучить весь бюджет и тогда уже сразу произвести сокращения; по всем статьям и параграфам.
Такой деловой подход мне очень понравился.
– Хорошо, я доложу ваше мнение товарищу Ленину.
Вечером, когда кабинет Ленина проветривался перед заседанием Совнаркома, я в одной из больших комнат Смольного рассказал Владимиру Ильичу о поездке к Гуковскому. Разговаривая, мы ходили взад и вперед по крашеному полу. По военной привычке, я старался попасть в ногу собеседника. Большие пальцы обеих рук Ленина были заложены в верхние жилетные карманы.
– Какое впечатление произвел на вас Гуковский? – внезапно остановившись, спросил Владимир Ильич, прищурился и пристально посмотрел мне в глаза.
– Очень хорошее, – ответил я, – он сразу взял быка за рога.
Владимир Ильич обрадовался и согласился, чтобы доклад о сокращении сметы Морского комиссариата был заслушан по окончании всей работы Гуковского. Я познакомил Гуковского с бывшим адмиралом Максимовым по прозвищу «Пойка» – он заведовал всеми хозяйственными делами комиссариата, – и они дружно приступили к работе. Через две недели пересмотр бюджета был закончен: сокращение дало экономию в десятки миллионов рублей. Первый дебют Исидора Эммануиловича Гуковского на советской службе оказался удачен: Владимир Ильич Ленин остался доволен его работой…»
(На самом деле сокращение бюджета Морского комиссариата станет причиной задержки выдачи жалованья матросам, что вызовет потом среди них большое недовольство. Сокращение бюджета приведёт также к резкому ухудшению рациона питания команд, посадив их, в буквальном смысле, на голодный паёк, что в недалёком будущем станет одной из причин мятежа в Кронштадте.)
В ноябре – декабре 1917 года началась мощная агитационная кампания на фабриках и в казармах Петрограда. Типичным образцом речей того времени может быть выступление большевика Фёдора Раскольникова, произнесённое им на митинге в петроградском цирке «Модерн», где он, в частности, говорил: «Учредительное собрание откроется, когда наберётся его 400 членов. Но мы, революционеры, не признаём фетишей, мы не дикари, мы не принимаем слова за их красоту, мы воспринимаем вещи в их реальности. Нам нужно Учредительное собрание, чтобы ратифицировать декреты о мире, о земле, о рабочем контроле. Если нет, мы его разгоним. Если это Учредительное собрание покажет себя прислужником контрреволюционеров, трепещущим перед буржуазией, я буду там и скажу вам, товарищи: возьмите ваши винтовки, и мы его распустим» (всеобщие аплодисменты).
5 января 1918 года было созвано Учредительное собрание, о начале работы которого первым объявил Яков Свердлов. В одну минуту большевики появляются в зале, а Яков Михайлович, председатель ВЦИКа, быстрыми шагами вбегает на трибуну, одной рукой отодвигает говорящего и громким металлическим голосом, от имени Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, объявляет открытие Учредительного собрания.
Несколько выразительных штрихов к этому рассказу добавил Фёдор Фёдорович Раскольников: «Лишь только на трибуне появилась осанистая фигура Швецова, мы, члены большевистской фракции, тотчас организовали обструкцию. Кто-то из наших схватил Швецова за рукав, собираясь стащить его с трибуны. В течение нескольких минут мы своим шумом буквально заглушили голос Швецова. Товарищ Свердлов отобрал у него звонок и с властной уверенностью отстранил его в сторону…»
Так Яков Михайлович и его товарищи «делали историю».
В третьем часу ночи Фёдор Фёдорович Раскольников от имени большевиков заявил, что, «не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание с тем, чтобы передать Советской власти депутатов окончательное решение вопроса об отношении
к контрреволюционной части Учредительного собрания», после чего приказал Железнякову очистить зал. Так из уст Железнякова прозвучала знаменитая на всю страну его фраза: «Караул устал», – и таким образом «вопрос о власти» в России был решён на ближайшие семь десятилетий.
Учредительное Собрание
«Утром следующего дня, – писал впоследствии в журнале “Огонёк” Леонид Млечин, – нарком по военным и морским делам Павел Дыбенко и его заместитель Фёдор Раскольников явились к Владимиру Ильичу – рассказать ему, как разогнали Учредительное собрание. Выслушав их, тот “долго и заразительно смеялся”».
«Разгон Учредительного собрания, – довольный сказал Ленин, – есть полная и открытая ликвидация формальной демократии во имя революционной диктатуры. Урок будет твёрдый».
Один из руководителей немецких социал-демократов Отто Браун, потрясённый происшедшим, писал в партийной газете «форвертс»: «Советский коммунизм, который Ленин навязал России, располагая всего четвертью мест в парламенте, представляет собой «военную диктатуру, равной которой по жестокости и беспощадности не было даже при позорном режиме царей…» А ещё недавно немецкие социал-демократы были союзниками и единомышленниками российских! Демонстрацию в поддержку Учредительного собрания расстреляли. Количество жертв установить так и не удалось…