Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольникова
Шрифт:
(Не пройдёт и двух месяцев, как этот же Фёдор Раскольников в качестве свидетеля поддержит обвинение против Щастного…)
Но тогда, приняв командование флотом, Алексей Михайлович проведёт через льды финского залива в Кронштадт 236 построенных перед самой войной кораблей, среди которых было 6 линкоров, 5 крейсеров, 59 эсминцев и миноносцев, 12 подводных лодок, 25 сторожевиков и тральщиков, а также другие суда. Благодаря его личной энергии, Балтийский флот не был затоплен и не был оставлен неприятелю, хотя на Брест-Литовских переговорах Совет народных комиссаров обязался перед немцами уничтожить или разоружить свои корабли. Проведя свой флот за ледоколами по так называемому «альтфатерскому фарватеру» (т. е. по мелководью вдоль северного берега финского залива), Щастный провёл русские суда в Кронштадт, придя сам с последним кораблём. Этот рейд, казавшийся невероятным, историки назовут Ледовым походом, а
Но у руководителей страны этот поход восторга не вызвал, потому что согласно попавшей в руки Алексея Михайловича дешифровке секретных переговоров Ленина и Троцкого с немцами о будущем Балтийского флота, из них вытекало, что вожди большевиков склонялись к тому, чтобы отдать корабли немцам в обмен на гарантии безопасности северной столицы.
Свою тревогу за судьбу флота Щастный высказал на Совете комиссаров флота, сообщив там о переговорах Ленина и Троцкого с немцами. Совет постановил: флот, как реальную силу для обороны Петрограда, сохранить во что бы то ни стало. Но для руководителей советской республики обнародование их замысла было подобно разоблачению предательства, поэтому прямо в своём кабинете Троцкий арестовал Щастного, заявив, что он «хочет стать диктатором». А в газетах вскоре появилось сообщение, которое многих на флоте повергло в состояние шока: «Приказом по флоту и Морскому ведомству начальник морских сил Щастный, обнаруживший недостаток твёрдости духа и распорядительности, сеявший панику среди моряков Балтийского флота вместо того, чтобы вносить мужество и решительность к борьбе, и вмешивавшийся в политические вопросы с явно реакционными целями, уволен со службы и предаётся суду».
В день ареста Щастного в Петроградское отделение Генмора ушла телеграмма, подписанная Фёдором Раскольниковым: «Наморси Щастный арестованъ постановлешем за преступления по должности и контръ-революцюнныя действы для преданы суду». Это сообщение вызвало глухой ропот на флоте.
Тем временем, готовясь к предстоящему судебному процессу, Троцкий выспрашивал у свидетелей – как, по их мнению, относился к советской власти Алексей Михайлович Щастный? Бывший одним из свидетелей по делу арестованного Фёдор Фёдорович Раскольников (29 января 1918 года назначенный заместителем народного комиссара по морским делам с правом решающего голоса, а весной того же года ставший заместителем наркомвоенмора Троцкого по морским делам), по рекомендации которого Щастный и был в марте 1918 года назначен на высокую адмиральскую должность, в ответ на опросы Троцкого написал, что тот «с сожалением говорил о том, что приходится работать с советской властью, потому что нет другой структуры». Эта запись и будет впоследствии использована в числе чуть ли не главного свидетельств о враждебности Щастного к советскому государству. Но сам Раскольников на этом суде не присутствовал. Да, собственно говоря, никто из всех перечисленных свидетелей на суд не пришёл, кроме Льва Троцкого, который и выступил в роли главного обвинителя, принудившего суд вынести первый в советской истории смертный приговор.
20 июня в 12 часов дня открылось заседание революционного трибунала в составе Отто Карклина, Ивана Жукова, Г. И. Бруно, Карла Петерсона, Александра Галкина, Бронислава Веселовского и секретаря трибунала Зыбко. Председательское место в поспешно созданном верховном судебном органе занял Сергей Медведев, бывший рабочий-металлист Обуховского завода. Все судьи, а также следователь Виктор Кингисепп и обвинитель Николай Крыленко являлись членами ВЦИК – высшего законодательного, распорядительного и контролирующего органа государственной власти. Свидетели Раскольников, Блохин, Сакс, флеровский на заседание, как сказано выше, не явились, хотя извещения им были направлены. Свидетель на процессе был всего лишь один. Он же представлял собой и обвинение. Звали его – Лев Давыдович Троцкий.
20 июня члены трибунала после пятичасового совещания признали доказанным, что Щастный «сознательно и явно подготовлял условия для контрреволюционного, государственного переворота», а потому в итоге он был приговорён к расстрелу по обвинению «в контрреволюционной агитации, попустительстве таковой во флоте, неисполнении приказов Советской власти и планомерной дискредитации её в глазах матросов с целью её свержения».
Выслушав этот жестокий приговор, защитник Жданов воскликнул:
– Как вы смеете? Смертная казнь отменена!
На что последовала реплика члена коллегии наркомата юстиции РСФСР, председателя Революционного трибунала Николая Васильевича Крыленко (партийная кличка «Абрам»), которую тот бросил со смешком:
– Чего вы волнуетесь? Щастный приговорён не к смерти, а всего лишь к расстрелу, а это совсем не одно и то же.
(Вряд ли он мог предположить, что довольно скоро наступит тот час, когда и его самого будут тоже готовить к такому же неправому суду…)
Игра большевиков заключалась в том, чтобы «не отказываясь от английских денег, скрыть наличие германских субсидий, которыми в течение нескольких лет подпитывалась ленинская партия». Как писал в газете «Известия» от 25 октября 1990 года в своей статье помощник начальника военных трибуналов полковник юстиции Вячеслав Звягинцев: «Л. Д. Троцкий пошёл на изощрённую хитрость: с помощью английских денег пытался отработать задолженность перед немецким Генеральным штабом. Щастному же в это время давались путаные, противоречивые указания с целью добиться от него перебазирования кораблей в Кронштадт лишь тогда, когда сделать это, исходя из ледовой обстановки, было бы уже невозможно. Или взорвать – но без боя и крайней на то необходимости. Да так, чтобы корабли остались на плаву, став лёгкой добычей большевистских финансовых покровителей.
А. М. Щастный в такой ситуации был вынужден вести свою игру. С единственной целью – спасти флот. Причём для него, как и для нас сегодня, первостепенное значение имело не установление фактов финансовой поддержки большевиков немцами, о чём в те дни говорило полгорода, а выяснение путей и способов компенсирования выплаченных большевикам денег. Щастный, вероятно, полагал, что тайные договорённости по этим вопросам были достигнуты в Брест – Литовске и расплачиваться решили флотом. Свидетельство тому содержится в воспоминаниях Г. Н. Четверухина, писавшего со ссылкой на адмирала С. В. Зарубаева (Щастный встречался с ним накануне вызова в Москву): «Алексей Михайлович находился в крайне возбуждённом состоянии, нервно ходил из угла в угол, в своей каюте на “Кречете”. Затем, остановившись, сказал прерывающимся от волнения голосом: “Сегодня, 21 мая, Беренс сообщил мне секретную резолюцию Троцкого, которую он наложил на моём последнем донесении. Вы понимаете, что он предлагает мне, русскому морскому офицеру? Составить списки лиц, которым должны быть поручены работы по уничтожению судов, для выплаты им денежных наград за удачное выполнение взрывных работ. Значит, я должен вербовать этих Иуд Искариотов и обещать каждому за его грязное дело тридцать сребренников! И ещё: усиленно проповедуя необходимость коллегиального обсуждения всех подлежащих решению важных вопросов, он почему-то в данном случае не доводит его до сведения Совкомбалта, понимая, очевидно, что это вызовет бурю негодования. Он замыкает его только на меня, с тем чтобы в случае необходимости сказать: “Товарищи, да это подлое дело рук одного Щастного!” Поэтому я прихожу к убеждению, что в Брестском мирном договоре имеется тайный пункт об уничтожении флота, который и объясняет настырность Троцкого в этом вопросе…”»
Именно поэтому же Лев Давыдович не мог допустить пребывание обладающего этими сведениями офицера на свободе и вскоре после заседания суда его быстренько расстреляли в Александровском юнкерском училище.
«Мы расстреляли Щастного», – запомнил тогда же слова Ларисы Рейснер писатель Лев Никулин.
А в те же самые дни Фёдор Фёдорович был срочно отправлен в Крым для потопления Черноморского флота, в связи с чем он и не смог тогда присутствовать на суде над Щастным. Когда флот перебазировался в Новороссийск, немцы ультимативно потребовали вернуть его в Севастополь и передать им для интернирования до конца войны, угрожая в противном случае возобновить наступление по всему фронту. Советское правительство официально согласилось выполнить это требование, само же негласно распорядилось уничтожить все корабли. Члена коллегии Морского комиссариата Вахрамеева отправили в Новороссийск провести эту акцию, но с самого начала у него не заладилось.
Как знал Раскольников из сообщений Вахрамеева, на митингах моряков-черноморцев шли бесконечные споры между сторонниками и противниками потопления. Не хотели моряки топить свой флот… И Раскольников их прекрасно понимал. Но понимал он и то, что другого выхода у них не было. Не отдавать же свои корабли немцам! До последнего дня он втайне надеялся, что, может быть, неприятное дело устроится без него. Но, похоже, пришла и его очередь…
«– Поручили Сталину, уехавшему в Царицын на заготовку хлеба, отложить всё и выехать в Новороссийск немедленно, помочь Вахрамееву привести в исполнение приказ о потоплении, это сейчас всего важнее, – сказал ему Ленин со сдерживаемым раздражением. – Что же вы думаете? Смотрите, что он телеграфирует.
Порылся в груде бумаг на столе, нашёл расшифрованную телеграмму Сталина.
– В Царицыне, видите ли, тяжёлое положение, – пробегая глазами текст телеграммы, передавал и комментировал его содержание. – Приводит факты тяжёлого положения. В связи с чем, видите ли, «не счёл целесообразным, – выделил голосом эти слова, – выехать в Новороссийск, послал туда вместо себя Шляпникова, снабдив его всеми документами…» Как изволите это понимать? Почему послал вместо себя Шляпникова? Что за уловки? Шляпникову, наркому труда, как раз целесообразнее оставаться в Царицыне. Шляпникову, а не ему. Не понимаю…