Красный Петушок
Шрифт:
И мы отправились на розыски. К счастью, мы их нашли на второй же день мокрыми, несчастными, дрожавшими от холода и сгоравшими от жажды. На четвертый день мы их благополучно доставили в форт. Де Лодоньер был страшно доволен, называл это подвигом с нашей стороны и так нас расхваливал, что я стал гордиться этим. Мартин смеялся надо мною, но я на это не обращал внимания, так как получить похвалу от де Лодоньера для меня было так же важно, как и от Мартина.
На второй день после возвращения я увидел приближавшуюся ко мне женщину. Возможно ли?.. Она подошла ближе — и я весь задрожал. Я смотрел прямо в темные глаза той девушки, которую
— О, сударыня! Я боялся, что потерял вас, что никогда вас больше не увижу! — заболтал я раньше, чем пришел в себя от неожиданности.
Она недоуменно и вопросительно посмотрела на меня. Ее бледное лицо покрылось легкой краской. Она, по-видимому, считала меня наглым малым, когда я стоял перед нею в своей кожаной одежде, без шляпы, загорелый, с нечесаными волосами, и во все глаза смотрел на нее.
— Вы, наверно, ошиблись, — сказала она холодно, отступая от меня. — Я вас никогда не видела.
— Но я вас видел, сударыня, два года тому назад, в саду в Париже. И я вас с тех пор никогда не забывал.
Я решил было дальше не продолжать, но невольно прибавил:
— И никогда не забуду!
Она слегка улыбнулась, покраснела и оставила меня.
Не успела она сделать двух шагов, как я услышал возле себя чей-то голос и, подняв глаза, увидел де ла Коста.
— Мсье де Брео, — сказал он, — я не знал, что моя дочь имеет удовольствие знать вас. Ее болезнь…
— Нет, папа, я не знаю этого молодого человека, — произнесла девушка, повернувшись к нам. — Я его только спросила дорогу к дому Роже де Меррилака, которому несу бульон, так как он лежит больной.
Это заявление Марии де ла Коста привело меня в такое уныние, что я больше ничего не в состоянии был сказать. «Дурак, дурак, сам разрушивший все свои надежды», — мысленно выругал я себя за мое глупое поведение.
— Это мсье де Брео, дорогая, — сказал де ла Коста после недоуменного взгляда на каждого из нас по очереди. Я поклонился. — Один из тех двух джентльменов, об удивительных приключениях которых я тебе уже— рассказывал. Они много месяцев жили здесь среди дикарей. Мне очень хотелось расспросить вас об этой стране, мсье. Вы сделаете мне большое одолжение, если в свободное время посетите меня, и мы поговорим о чудесах Нового Света,
— Для меня будет большая честь служить вам, — ответил я. — Назначьте время, и я буду рад посетить вас. Я думаю, было бы хорошо привести с собою и Мартина Белькастеля, так как он более меня осведомлен.
Таким образом, вечером этого же дня Мартин и я, прекрасно выглядевшие в своих новых костюмах, которые мы поторопились получить у портного, очутились в доме де ла Коста. Хозяин дома оказался очень разговорчивым; он много и долго расспрашивал о плодородности здешней почвы, о ее свойствах и качествах; сообщил нам о своих широких планах обзавестись здесь в пустыне хозяйством, привезти сюда из Африки негров для обработки земли и еще о разных других планах. Говорил он обо всем так распространенно и высокопарно, что, если бы не нежная красота его дочери, я бы там не засиделся. Но дочь обошлась со мною так любезно, что я готов был думать, что мое поведение при встрече с ней было ей не так уж неприятно, как я того боялся.
Мы сидели у них довольно долго, и я, предоставив Мартину давать объяснения хозяину дома о Новом Свете, сам беседовал с прелестной его дочерью.
Одна вещь, отравляла мое счастливое настроение — это имя Роже де Меррилака, не сходившее с уст молодой девушки, и по мере того, как она повторяла его, мое нерасположение к этому неприятному, напыщенному молодому человеку увеличивалось.
Когда мы с Мартином возвращались домой, я заметил, что провел очень приятный вечер. Он засмеялся.
— Вам-то было приятно, Блэз, но не мне, — ответил он с притворной серьезностью. — Я так переполнен почвой, дождями, неграми, урожаем, имениями и вообще превосходством мсье де ла Коста над всеми окружающими его людьми, что тецерь еле двигаюсь под этой тяжестью. Могу сказать без хвастовства, что я — храбрый человек, если мог устоять против напора такого многословия. Клянусь, это непостижимо, это ужасно! Я расхохотался.
— Во всяком случае смеяться нечему, — сказал Мартин серьезно.
Я взглянул на его лицо, не совсем ясно вырисовывавшееся при свете звезд, и заметил, что оно выражало большую усталость.
— Этот человек представляет собой громадную бочку, наполненную словами, — продолжал он после краткого молчания. — Не такие люди, как де ла Коста, завоюют эту суровую страну. Нет! И не такие, как эти молодые военные, которые гонятся за какой-то мечтой. Где настоящие земледельцы, Блэз, которые могли бы распахать эту девственную почву, терпеливые труженики — опора Франции, где они?
— Вы думаете, что эту колонию постигнет такая же неудача, как и первую? — спросил я.
— А как же иначе? Посмотрите на законченный наполовину форт; урожая нет, земля не расчищается. А мы разыскиваем в лесу охотников за золотом. Золото! Никакого золота нет на расстоянии пятисот лье. Единственное золото здесь находится под нашими ногами — в продуктах этой земли!
Я пожал плечами. Мартин засмеялся.
— А жизнь идет вперед, и Блэза Брео тревожат другие мысли. Женщины — настоящее дьявольское наказание для мужчин, — сказал Мартин.
Я сделался постоянным посетителем дома де ла Коста, ловко избегая хвастливой многоречивости отца и много гуляя вокруг форта с его дочерью. Таким образом прошло много счастливых дней, пока Роже де Меррилак не оправился от лихорадки и стал также бывать у них.
Я видел, что она о нем много думает, и видел также, что он не очень уверен в ней, хотя и старался скрыть это от меня. Этот надменный, заносчивый молодой человек выказывал к ней сильную любовь. Тем не менее, и я не терял надежды, так как временами мне казалось, что она все больше и больше обращает на меня внимание. Но в те дни, когда эта гордая девушка выказывала свою благосклонность де Меррилаку, я сидел дома, дулся и впадал в уныние.
Жаркие летние месяцы быстро прошли, и наступила осень; из серого, хмурого неба полились проливные дожди, и форт на вершине песчаного холма превратился в остров, окруженный водой и болотами. Мы вынуждены были оставаться в своих домах довольно продолжительное время, и эта вынужденная бездеятельность дурно влияла на наше настроение. Один только Мартин оставался спокойным, он проводил время в военных упражнениях или мирно дремал, пробуждаясь потом веселым и бодрым. Но я не обладал таким философским характером. Я часами ходил по комнате, бесясь от бездействия, или же бродил по грязи вокруг форта, чтобы хоть чем-нибудь развлечь себя. Мишеля Берра я видел очень редко, а при встречах не заговаривал с ним. Но каждый раз при виде его я тщетно пытался разгадать, почему он так интересуется мною.