Красный сигнал
Шрифт:
Раздались команды по-немецки — резкие, гортанные, грубые. Те, в шапочках, засуетились и выволокли из кузова четырех связанных человек. Пленные выглядели очень плохо. Одежда разорвана в клочья, на лицах кровь. Двое мужчин, одна женщина и мальчик. Такой же, как я. Как мы. Люди в шапочках стали что-то кричать пленным. Я не понимал их языка. Похож на белорусский, я в школе учил его уже год, но не такой. Какие-то отдельные выкрики, словно эти люди говорили междометиями, и слова почти понятные.
Может быть, я не мог разобрать потому, что они были достаточно далеко. Связанные люди построились в неровную шеренгу. А двое в зеленых шапках вытащили из кузова табуретку и веревки. Я видел такую веревку несколько дней назад. Именно так она и выглядела — петля для виселицы. Веревки перекинули через ветки дерева. И, стоя на табуретке, один из фашистов привязал аккуратно к веткам петли.
Тем временем один из фашистов повесил на шеи связанным таблички. Там были надписи. У всех одинаковые — «партизан». Четыре табуретки поставили под деревом. На табуретки заставили залезть связанных и накинули им петли на шеи. И мальчишке тоже. Партизаны стояли и смотрели куда-то далеко. Я неожиданно понял, куда они смотрели. Они смотрели на меня. А тем временем открылась дверца легковой машины, и оттуда вышел важный немец. Он был худой, высокий, в длинном черном кожаном пальто. Я подумал, что ему очень жарко летом в пальто. Он отдал короткую команду фашистам, а те в свою очередь командовали наряженными в шапочки. Каратели подошли к партизанам и стали у них за спинами.
Я понимал, что все происходящее нереально, что все это очередная игра Зоны, но я не выдержал, выскочил из-за куста и с ножом в руках кинулся туда, к виселице. И пробежал сквозь марево дыма, сквозь страшные, призрачные фигуры фашистов. Никто из них, конечно, меня не заметил. Никто. Только мальчик неожиданно повернул в мою сторону голову и улыбнулся разбитыми губами. И подмигнул мне. Глухо стукнули о землю табуретки. Налетевший порыв ветра разогнал дым. Я стоял один среди редких деревьев. Подошел Тимур, обнял меня за плечи и повел оттуда обратно на дорогу, по который мы шли. Минут через десять, когда я смог сказать хоть что-то, я спросил:
— Это здесь было?
— Да. Здесь много отрядов партизанских воевало. Немцы казнили всех, кого могли поймать. И партизан, и семьи их, и связных. Тот мальчик, видимо, был связным.
— А эти? В шапках?
— Полицаи. Предатели. Но я никогда не видел такого. Я просто хотел вам дерево показать… С ним тут многое связано. Оно с войны тут стояло. А потом исчезло. Вскоре после этого и рвануло на станции. Ну и пошло-поехало. А Зона, видать, вам захотела показать…
— Я бы фашистов самих на этом дереве повесил. И полицаев, — сказал Юрка сквозь зубы.
— Раньше так многие думали. И говорили. — Тимур сделался внезапно строгим и глядел на дорогу, чуть прищурив глаза, словно хотел увидеть что-то, что не видели мы. — Но теперь… Теперь — это теперь.
— А что… — хотел спросить Толик, но осекся. Он понял, что Тимур не хочет больше об этом говорить.
Глава двадцать девятая
«Ворона»
Ворона сидела на лавке,
И Митя увидел
Ворону.
Он не обидел
Ворону,
А только
Погладил ей лапки.
Но раскричалась
Ворона,
И в небо умчалась
Ворона!
Нету вороны на лавке,
Нету вороны на крыше,
Нету вороны и выше!
Где ее крылья и лапки?
Нету вороны в сквере,
Митю ворона не слышит,
Но Митя в такое не верит:
— Воро-о-о-на! — зовет он. — Воро-о-о-на!
Выходят собака и кошка
На сквер прогуляться немножко,
И кошка мяукает Мите:
— Меня вы за лапку возьмите,
Втроем веселее дорожка.
Залезем на облако, крошка,
На облако у небосклона, —
Там светится
Хлебная крошка
И прыгает ваша ворона!
В городе было страшно. Словно прошла война, и все погибли, а дома остались. Дома, магазины, грибочки на детских площадках, зловещий плющ, вываливающийся из окон мертвых квартир. Страшно.
И отовсюду такой затхлый запах, как от мертвого жилья. Не знаю, что так пахнет — то ли мокрая штукатурка, то ли, может, вещи, которые бросили люди. Длинный бульвар, наверное, когда-то был у местных жителей любимым местом для прогулок. Высокие тополя, под ними через каждые пять метров обломки скамеек. Я так и представил, как гуляют по бульвару жители Припяти, как на скамеечках сидят родители, а рядом между деревьев бегает малышня. Сейчас тут было пусто и тихо. Хотя, пройдя немного по дорожке, я понял, что не так уж и тихо. Пространство стало наполняться тихими звуками. Сдавленными восклицаниями, легким шорохом, мелким топотом, как мне показалось, маленьких ног. Я вопросительно глянул на Тимура. Он приложил палец к губам и тихонечко сказал:
— Главное, чтобы сейчас Бруно не залаял.
— А что это? — прошептал я.
— Посмотри вверх, только очень медленно голову поднимай. — Тимур глазами показал, куда надо посмотреть.
Я так и сделал. И мне стало даже нехорошо. Над нами на всех деревьях сидели тысячи, а может, и десятки тысяч ворон. Они молча сидели на ветках, только переминались с лапы на лапу и время от времени зачем-то взмахивали крыльями. Некоторые от какого-то вороньего нетерпения вскаркивали приглушенными голосами. Я вопросительно взглянул на Тимура, но он только одними губами произнес: «Потом». И тут я понял, почему это место казалось таким запущенным. Земля, поломанные скамейки, асфальт — все было покрыто пятнами белого птичьего помета. Они вместе с многолетним запустением придавали бульвару особо неопрятный, необитаемый вид.
Тимур понял, что я увидел, показал пальцами на помет и опять приложил палец к губам. Я догадался, что он имел в виду: лишний звук, неосторожное движение — и мы рискуем оказаться под таким же слоем вороньего помета. Бруно проникся серьезностью момента и трусил рядом молча. Толик с Юркой наблюдали за моим общением с Тимуром и тоже все поняли. Так и дошли мы, чуть ли не на цыпочках, до конца бульвара, где обрывалась аллея пирамидальных тополей. Когда мы вышли на проезжую часть, бывшую проезжую часть, Тимур вздохнул облегченно.
— Вот же мерзость! Один неверный шаг, и потом в жизни не отмоешься. Понаприлетали чернокрылые.
— В смысле понаприлетали? — Я не понял, что Тимур имел в виду.
— Да это же не местные. Бродячие стаи ворон. Какого черта в Зону лезть? Дармовой жрачки ищут. А Зона — не резиновая! Ну, почему к нам не летят лебеди или павлины, а обязательно самая гадость из того, что в небе летает.
— А почему бродячие? — спросил Толик шепотом. — Они же не бродят, а летают?