Красный терминатор. Дорога как судьба
Шрифт:
— Слушай, холуйская душа, — обратился Пашка к Марселю Прохоровичу. — А ну-ка, расскажи, как ты рога Сергею Степановичу наставил?
С того момента, когда несчастного товарища Ракова доставили в трактир «Балалаечка», прошло часа два. Петя, упившийся спиртом от хозяйских щедрот, решил тут же вздремнуть. Однако он себя чувствовал командиром и не вполне доверял товарищу, поэтому накинул петлю на шею Марселю Прохоровичу, намотав веревку на правую руку. Каждые три минуты он слегка ее подергивал, а если товарищ Раков шевелился и это движение передавалось веревке, дергал еще сильнее.
— В этом заведении, господин хороший, начал я трудиться еще в самые что ни есть отроческие годы. Работал кухонным мальчиком, готовясь с годами вступить в достославный официантский цех. Уже тогда Марфа Ивановна меня заприметила, вошла в снисхождение к незавидному моему статусу. Говорила она со мной ласково, питала мое младое тело представителями различных деликатесов. Бывало, увидит, как я с раннего утра щепу для самовара режу, подойдет ко мне, ручкой своей бархатной погладит, угостит леденцом.
— А по ночам в постельке барахтались? — спросил Пашка.
— Я тогда, господин любезный, слишком малым был, чтобы своей жизнью делать картинки к книге мусью Мопассана. И в заботах Марфы Ивановны ничего, кроме материнских проявлений, обнаружить не мог.
— У Сергея Степаныча к тебе претензии только за дареный леденчик? — спросил Пашка.
— Никоим образом. Когда я в серьезный возраст вошел, она меня стала привечать почаще. Сергей Степанович хотя и разбогател к тому времени, но держал ее старообычно, даже в пассаж одну не отпускал. И совсем не хотел обеспечить ей условий, в которых цивилизованной супруге пребывать надлежит. Хотя принадлежало ему восемь питейных заведений да две бани, он каждую копейку экономить старался, держа свою дражайшую половину как темную поломойку, и лишал ее всех удовольствий, положению ее приличествующих. Мне по разным хозяйским поручениям довелось не один раз побывать в хоромах Сергея Степановича. Марфа Ивановна каждый раз самовар для меня ставила, а я с ней чай пил, доставляя удовольствие различными повествованиями о работе своей и об обычаях клиентов.
— С леденчиками чай пили? — хохотнул Пашка.
— И с леденчиками, и с мармеладом, и с вареньями, которые Марфа Ивановна всегда была мастерица создавать. И никто ничего дурного в наших отношениях заметить не мог. Однако нашлись завистники, которым в радость было хозяйку унизить и через клевету в милость к Сергею Степановичу войти. Однажды, когда мы за полночь засиделись за самоваром, ворвался он в горницу, как пес цепной. Я намеревался сперва его заблуждения рассеять, но когда понял — он готов над моей персоной смертоубийство учинить, прыгнул в сад с балкона. Еле ушел, ибо Сергей Степанович изволили вслед мне кипящий самовар запустить и я подвергся паровому ранению.
— Поделом вору и мука, — заметил охранник.
— Все незаслуженно, — печально ответил на это Марсель Прохорович. Казалось, он хотел призвать в свидетели даже окружающую примитивную меблировку. — Конечно, из заведения я тотчас удалился, а позже узнал о печальной судьбе Марфы Ивановны. Супруг, отелловскими страстями охваченный, подверг ее самому варварскому обращению, не поленившись сходить на конюшню за кнутом. От наказаний таких, какие почти неделю длились, Марфа Ивановна ослабла здоровьем и скончалась в Покровской больнице, не уличив мужа в своей погибели и на смертном одре. С той поры я в разных трактирах обретался, стараясь Сергею Степановичу на глаза не попасться.
— Эк ты жук какой, — то ли возмущенно, то ли восхищенно заметил Пашка. — Муж из-за таракана такого, из-за дряни этакой законную жену кнутом забил. Ну, теперь я знаю, какая у него к тебе претензия. Теперь я понял, почему он велел тебя не проучить где-нибудь в темном переулке, а обязательно сюда доставить.
— Господа хорошие, — с тоской произнес Марсель Прохорович, — неужели среди стен, где моя трудовая сноровка состоялась, мне нынче умирать судьбой отведено?
— Зачем среди стен? — вяло произнес Петя, наконец-то открывший глаза. — Мы найдем, где тебя утопить. В канаве поглубже. Понял, обормот?
— Любезный Иван Григорьевич, — почти приторным голосом сказал Князь, — не хотели бы вы показать мне сокровища, которыми хвастались за столом?
Мяснов не успел ответить. В комнату вошел слуга и двинулся к хозяину. Бандитский атаман грозно взглянул на него — как смеешь прерывать важный разговор! Однако малый, обряженный в красный кафтан, считал, что его весть еще важнее.
— Иван Григорьевич, — торопливо сказал он. — Я во дворе приметил Матвея, кем-то оглушенного. А Султан — убит.
Реакция Князя была мгновенной. В несколько прыжков он пересек комнату, распахнул окно — казалось, не раскройся сразу, выставил бы одним ударом — перегнулся через подоконник, свистнул. Тотчас снизу донеслись два коротких свистка. Князь обернулся к хозяину дома, на лице которого впервые за эту ночь появилось нечто похожее на удивление. Сам же Князь явно успокоился.
— Я не мог на ваших сторожей положиться, — сказал он. — Перед парадным входом Волдырь на шухере стоит, он мне ответил — мол, все в порядке. А то я уж решил, что нас Чека обложило. Насчет гостя надо выяснить поскорей.
Однако новость о том, что кто-то неизвестный бродит по его собственному дому, не произвела на Ивана Григорьевича большого впечатления.
— Так это точно не Лубянка пожаловала? — спросил Князя камердинер Павел.
— Чекисты собак не душат, — ответил Князь. — Брезгуют. Они бы твоего кобеля из наганов уложили. Ладно, хватит трепаться. Ты у своего туза в валетах?
Павел сперва не понял вопроса, потом, подумав, кивнул.
— Пусть Иван Григорьевич и дальше о царском венце мечтает. Командуй ты. Сколько вооруженных ребят здесь?
— Восемь человек. Считая этих двоих.
— Всех сюда. Дылда, беги в зал, всех наших сюда пришли, а сам сторожи купцов.
Через две минуты кабинет был набит людьми. Слуги Мяснова в кафтанах (кто с ружьями, кто с револьверами) недоверчиво поглядывали на княжеских ребят. Что же касается хозяина, то тот незаметно удалился в сопровождении двух слуг.
— Сколько коридоров на втором этаже? — спросил Павла бандитский атаман.
— Два, — ответил камердинер.
— Пусть пойдут по трое: двое мясновских и мой жиган, — сказал Князь. — Надо пройти оба коридора. Еще трое во дворе пошуруют. И это… Других ламп, поярче, в доме нет?