Красный террор в годы гражданской войны

Фельштинский Юрий Георгиевич

АКТ РАССЛЕДОВАНИЯ

об убийстве большевиками генерала от кавалерии Павла Карловича Ренненкампфа

Бывший командующий 1-й армией в первый период Русско-германской войны, руководитель походов в Восточную Пруссию генерал от кавалерии Ренненкампф проживал в начале 1918 года в г. Таганроге на покое вдали от военной и политической деятельности. 20 января 1918 года после захвата власти большевиками ему сразу же пришлось перейти на нелегальное положение, и он по паспорту под именем греческого подданного Мансудаки переселился в квартиру одного рабочего, грека Лангусена, по Коммерческому пер., дом No 1, и там скрывался.

Однако большевики установили за ним слежку, и в ночь на 3 марта генерал Ренненкампф был арестован и посажен под арест при штабе таганрогского военного комиссара Родионова.

Через несколько дней после ареста вследствие ходатайства жены генерала Веры Николаевны Ренненкампф, революционно-следственная комиссия при таганрогском революционном трибунале предложила военному комиссару Родионову перевезти генерала Ренненкампфа для дальнейшего содержания в комиссию и передать туда дознание о нем. Однако Родионов отказал в этом требовании комиссии, основываясь на том, что генерал Ренненкампф задержан им по предписанию из Петрограда.

Во время содержания генерала Реннекампфа под стражей большевики три раза предлагали ему принять командование их армией, однако он всегда категорически отказывался от этого предложения и раз заявил им: "Я стар, мне мало осталось жить, ради спасения своей жизни я изменником не стану и против своих не пойду. Дайте мне армию хорошо вооруженную, и я пойду против немцев, но у вас армии нет; вести эту армию значило бы вести людей на убой, я этой ответственности на себя не возьму".

Все же большевики не теряли надежды и пытались привлечь генерала на свою сторону, однако вскоре им пришлось окончательно убедиться в бесполезности своих попыток.

В последних числах марта, в один из приездов в город Таганрог большевистского "главверха" Южного фронта Антонова-Овсеенко, последний на вопрос Родионова, что ему делать с генералом Ренненкампфом, выразил удивление, что он до сих пор жив, и приказал расстрелять его.

В ночь на 1 апреля генерал Ренненкампф был взят из штаба комендантом станции Таганрога бывшим рабочим Балтийского завода и матросом Евдокимовым и в сопровождении двух других неизвестных отвезен на автомобиле за город и там у Балтийской железнодорожной ветки, в двух верстах от Балтийского завода и полуверсте от еврейского кладбища расстрелян.

По свидетельству самих же большевиков, генерал Ренненкампф вел себя перед расстрелом геройски.

Большевики скрывали убийство генерала Ренненкамп-фа, и еще накануне ни сам генерал, ни вдова его не знали об ожидавшей их участи. 31 марта генералу объявили, что он будет отправлен в Москву. Вдове же его 1 апреля в штабе выдали удостоверение за подписью Родионова и печатью в том, что ее муж отправлен по распоряжению главковерха Антонова в Москву в ведение Совета народных комиссаров. Оказалось, что этот термин у большевиков был однозначен с отправкой на тот свет, в чем сознался и сам Родионов.

18 мая 1918 года, по изгнании большевиков из Таганрога, союзом офицеров при посредстве чинов полиции, в присутствии лиц прокурорского надзора, было произведено разрытие могил мученически погибших жертв большевистского террора, причем в яме (могиле) на вышеуказанном месте убийства генерала были обнаружены и вырыты два трупа в одном только нижнем белье, с огнестрельными ранами в голову. В одном из этих трупов В. Н. Ренненкампф безошибочно опознала труп покойного своего мужа, генерала от кавалерии Павла Карловича Ренненкампфа.

Все вышеизложенное основано на данных, добытых Особой комиссией в порядке, установленном Уставом уголовного судопроизводства.

Составлен 11 мая 1919 года в г. Екатеринодаре.

Подлинный за подписями председателя Особой комиссии мирового судьи Г. Мейнгарда, товарищей председателя и членов Особой комиссии.

С подлинным верно:

секретарь Особой комиссии (подпись)

Дело No 42

ОСОБАЯ КОМИССИЯ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ ЗЛОДЕЯНИЙ БОЛЬШЕВИКОВ, СОСТОЯЩАЯ ПРИ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ НА ЮГЕ РОССИИ

СООБЩЕНИЕ

о гонениях большевиков (коммунистов) на Церковь в Донской области

Высшее духовенство Донской епархии привлекало особенное внимание большевиков, так как представители его, стоя на страже Церкви и порядка, силою вещей были впереди лиц, настроенных несочувственно к глашатаям новой правды. В ноябре и декабре месяцах 1917 года с церковной кафедры собора раздавались речи, осуждавшие братоубийственную гражданскую войну, начатую большевиками. Для подъема религиозного настроения устраивались крестные ходы. 26 ноября 1917 года епископом Аксайским Гер-могеном была произнесена горячая речь над гробами двадцати партизан Каледина. Епископ предал убийц суду Божьему, как Каина-братоубийцу. 11 февраля, накануне занятия Новочеркасска большевиками, епископ Гермоген служил в соборе последнее молебствие войсковому кругу, покидавшему народ, а 12 февраля он находился уже под домашним арестом. После освобождения из-под ареста епископ вынужден был скрыться из дому и, вплоть до занятия города казаками, искать приюта у своих знакомых, ибо большевики объявили, что "накрошат мяса из архиерея".

Во время занятия Новочеркасска большевиками архиепископ Донской и Новочеркасский Митрофан оставался в своих покоях. На другой день, 13 февраля, к нему ворвались четверо вооруженных матросов. Не снимая шапок, с папиросами в зубах, угрожая револьверами, они заявили в самой грубой форме, что должны произвести обыск. На предложение предъявить соответственное полномочие один из матросов подал удостоверение своей личности. Когда ему заметили, что в удостоверении не говорится о праве обыска, матросы заявили, что по такой бумаге они везде обыскивают. Войдя в кабинет и спальню архиепископа, матросы перерыли все. Ничего не обнаружив, они обратились к архиепископу и бывшему с ним протоиерею Артемьеву со словами: "Вы, товарищи, скажите по совести: есть у вас оружие или нет". Получив отрицательный ответ, они удалились. Через несколько часов явилась новая группа матросов, человек пятнадцать. На этот раз во время обыска матросы взяли все более или менее ценные вещи, вплоть до очков в золотой оправе. После обыска матросы заявили, что архиепископ арестован. Когда архиепископ, выходя из дому, перекрестился, по его адресу посыпались насмешки: "Молиться стал; думает, Бог ему поможет; хотя и не молись, какой там еще Бог". На извозчике архиепископ Митрофан был отвезен на вокзал в штаб. В штабе выразили удивление по поводу ареста. Когда же матросы заявили, что архиепископ проклинал большевиков, решили, что "это дело нужно разобрать", и архиепископа повели в Атаманский дворец. Его сопровождали те же матросы и толпа народа. Толпа и конвоиры требовали, чтобы арестованный, несмотря на преклонный возраст и высший сан, шел в город по грязи пешком. "Будет тебе в карете ездить, походи-ка пешком, -- раздавались возгласы, -- новочеркасского бога ведут", "вот ему чего надо", -- кричал народ, потрясая кулаками. Когда утомившийся архиепископ попросил разрешения отдохнуть, ему предложили сесть в грязь, а когда он отказался, матрос воскликнул: "А, ты, буржуй, в креслах привык сидеть. Не хочешь на землю садиться, так иди". В Атаманском дворце допроса не состоялось, и архиепископ на этот раз был отправлен на гауптвахту, где его заключили в грязную одиночную камеру вместе с войсковым атаманом генералом Назаровым и еще одним офицером. Спать приходилось вдвоем на голой лавке, которая днем служила сиденьем. Через маленькое отверстие камеры все время раздавались брань и угрозы. Сначала к архиепископу беспрепятственно пропускали посетителей, затем эта льгота была прекращена; свободно допускались лишь те, кто являлся с явным намерением глумиться. Лишь через десять дней это заключение окончилось после приговора военно-революционного суда, признавшего архиепископа невиновным.

Если арест двух высших представителей Донской епархии окончился для них благополучно, то значительное количество священнослужителей поплатились своей жизнью только за то, что они являлись представителями Церкви. Отношение красноармейцев к духовенству было в высшей степени определенное и безоговорочное. "Убить попа" да еще посмеяться над ним, по-видимому, входило в правила поведения советского воина. Один документ -- письмо красноармейца к родным -- является чрезвычайно ярким показателем этого настроения. Между прочим, письмо это принадлежит солдату Красной армии, против которого имеется серьезное основание считать его участником убийства священника хутора Персиановского о[ца] Иоанна Кли-ковского. После обычных приветствий и поклонов родным и знакомым следуют такие строчки: