Красный террор в России (изд. 1990)
Шрифт:
Я взял лишь два примера, которые прошли перед моими глазами. А таких сотни! И, если это совершалось в центре и в дни, когда анархия начала большевистского властвования сменилась уже определенно установленным порядком, то что же делалось где-нибудь в отдаленной провинции? Тут произвол царил в ужасающих формах. Жить годами в ожидании расстрела — это уже не физическая пытка. Такой же пыткой является и фиктивный расстрел, столь часто и повсеместно применяемый следователями Ч.К. в целях воздействия и получения показаний. Много таких рассказов зарегистрировал я в течение своего пребывания в Бутырской тюрьме. У меня не было оснований не верить этим повествованиям о вынесенных переживаниях — так непосредственны были эти впечатления. Такой пытке подвергались, напр., некоторые подсудимые в деле петербургских кооператоров, рассматривавшемся осенью 1920 г. в Москве в Верховно-Революционном Трибунале. Следствие шло в Петербурге. Одного из подсудимых несколько раз водили ночью на расстрел, заставляли раздеваться догола на морозе, присутствовать при реальном расстреле других — ив последний момент его вновь уводили в камеру для того, чтобы через несколько дней вновь прорепетировать с ним эту кошмарную сцену. Люди теряли самообладание и готовы
Находившаяся одновременно со мной в тюрьме русская писательница О. Е. Колбасина в своих воспоминаниях передает о таких же переживаниях, рассказанных ей одной из заключенных. [242] Это было в Москве, во Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, т. е. в самом центре. Обвиняли одну женщину в том, что она какого-то офицера спасла, дав взятку в 100 тыс. рублей. Передаем ее рассказ так, как он занесен в воспоминания Колбасиной. На расстрел водили в подвал. Здесь «несколько трупов лежало в нижнем белье. Сколько, не помню. Женщину одну хорошо видела и мужчину в носках. Оба лежали ничком. Стреляют в затылок… Ноги скользят по крови… Я не хотела раздеваться — пусть сами берут, что хотят. [243] „Раздевайся!“ — гипноз какой-то. Руки сами собой машинально поднимаются, как автомат расстегиваешься… сняла шубу. Платье начала расстегивать… И слышу голос, как будто бы издалека — как сквозь вату: „на колени“. Меня толкнули на трупы. Кучкой они лежали. И один шевелится еще и хрипит. И вдруг опять кто-то кричит слабо-слабо, издалека откуда-то: „вставай живее“ — и кто-то рванул меня за руку. Передо мной стоял Романовский (известный следователь) и улыбался. Вы знаете его лицо — гнусное и хитрую злорадную улыбку.
242
«Воля России» № 4, 1922 г.
243
Палачи получают одежду расстреливаемых.
— Что, Екатерина Петровна (он всегда по отчеству называет) испугались немного? Маленькая встряска нервов? Это ничего. Теперь будете сговорчивее. Правда?» Пытка то или нет, когда мужа расстреливают в присутствии жены? Такой факт рассказывает в своих одесских воспоминаниях Н. Давыдова. [244] «Узнали сегодня, что… баронесса Т-ген не была расстреляна. Убит только муж, и не сколько человек с ним. Ей велено было стоять и смотреть, ждать очереди. Когда все были расстреляны, ей объявили помилование. Велели убрать помещение, отмыть кровь. Говорят, у нее волосы побелели».
244
«Полгода в заключении», стр. 65.
В сборнике Че-Ка зарегистрировано немало аналогичных эпизодов. Все это свидетельства как бы из первоисточника. Вот все тот же Саратовский овраг, куда сбрасываются трупы жертв местной Чека. Здесь на протяжении 40–50 сажень сотнями навалены трупы. На этот овраг в октябре 1919 г. ведут двух молодых женщин и «у раздетых под угрозой револьверов над зияющей пропастью» требуют сказать, где один из их родственников. Тот, кто рассказывает это, видел двух совершенно седых молодых женщин.
«Хоть и редко, но все-таки часть несчастных, подвергавшихся физическим и нравственным мукам, оставалась жива и своими изуродованными членами и седыми, совершенно седыми не от старости, а от страха и мучений волосами лучше всяких слов свидетельствовала о перенесенном. Еще реже, но и это бывало — узнавали о последних муках перед расстрелом и сообщали те, кому удалось избежать смерти.
Так узнали об ужасной пытке над членом Учредительного Собрания Иваном Ивановичем Котовым, которого вытащили на расстрел из трюма барки с переломанной рукой и ногой, с выбитым глазом (расстрелян в 1918 г.)». [245]
А вот Екатеринодарская Чека, где в 1920 г. в ходу те же методы воздействия. Доктора Шестакова везут в автомобиле за город на реку Кубань. Заставляют рыть могилу, идут приготовления к расстрелу и… дается залп холостых выстрелов. То же проделывается несколько раз с неким Корвин-Пиотровским после жестокого избиения. Хуже — ему объявляют, что арестована его жена и десятилетняя дочь. И ночью проделывают перед глазами отца фальшивую инсценировку их расстрела.
245
Че-Ка, 198. См. подобранные материалы в этой области в гл. IV «Mauvais traitements et tortures des prisoniers», в с.-р. Memorandum`e.
Автор статьи в «Че Ка» дает яркую картину истязаний и пыток в екатеринодарской Ч.К. и в других кубанских застенках.
«Пытки совершаются путем физического и психического воздействия. В Екатеринодаре пытки производятся следующим образом: жертва растягивается на полу застенка. Двое дюжих чекистов тянут за голову, двое за плечи, растягивая таким путем мускулы шеи, по которой в это время пятый чекист бьет тупым железным орудием, чаще всего рукояткой нагана или браунинга. Шея вздувается, изо рта и носа идет кровь. Жертва терпит невероятные страдания…
В одиночке тюрьмы истязали учительницу Домбровскую, вина которой заключалась в том, что у нее при обыске нашли чемодан с офицерскими вещами, оставленными случайно проезжавшим еще при Деникине ее родственником офицером. В этой вине Домбровская чистосердечно созналась, но чекисты имели донос о сокрытии Домбровской золотых вещей, полученных ею от родственника, какого-то генерала. Этого было достаточно, чтобы подвергнуть ее пытке. Предварительно она была изнасилована и над нею глумились. Изнасилование происходило по старшинству чина. Первым насиловал чекист Фридман, затем остальные. После этого подвергли пытке, допытываясь от нее признания, где спрятано золото. Сначала у голой надрезали ножом тело, затем железными щипцами, плоскозубцами отдавливали конечности пальцев. Терпя невероятные муки, обливаясь кровью, несчастная указала какое-то место в сарае дома № 28, по Медведевской улице, где она жила. В 9 часов вечера 6-го ноября она была расстреляна, а часом позже в эту же ночь в указанном ею доме производился чекистами тщательный обыск, и, кажется, действительно, нашли золотой браслет и несколько золотых колец.
В станице Кавказской при пытке пользуются железной перчаткой. Это массивный кусок железа, надеваемый на правую руку, со вставленными в него мелкими гвоздями. При ударе, кроме сильнейшей боли от массива железа, жертва терпит невероятные мучения от неглубоких ран, оставляемых в теле гвоздями и скоро покрывающихся гноем. Такой пытке, в числе прочих, подвергся гражданин Ион Ефремович Лелявин, от которого чекисты выпытывали будто бы спрятанные им золотые и николаевские деньги. В Армавире при пытке употребляется венчик. Это простой ременный пояс с гайкой и винтом на концах. Ремнем перепоясывается лобная и затылочная часть головы, гайка и винт завинчиваются, ремень сдавливает голову, причиняя ужасные физические страдания». [246] В Пятигорске заведующий оперативным Отделом Ч.К. Рикман «порет» допрашиваемых резиновыми плетьми: дается от 10–20 ударов. Он же присудил несколько сестер милосердия к наказанию в 15 плетей за оказание помощи раненым казакам. [247] . В этой же Ч.К. втыкали шпильки под ногти — «система допросов при помощи кулаков, плетей, шомполов» здесь общепринята. Ряд свидетелей удостоверяют о жестоком избиении при допросе адмирала Мязговского в Николаеве (1919 г.). В «Общем Деле» [248] приводятся показания мещанина г. Луганска, как пытали его: здесь и поливание голого ледяной водой, отворачивание плоскозубцами ногтей, поддевание иглами, резанье бритвой и т. д. В Симферополе — рассказывает корреспондент той же газеты [249] — в Ч.К. «применяют новый вид пытки, устраивая клизмы из битого стекла и ставя горящие свечи под половые органы». В Царицыне имели обыкновение ставить пытаемого на раскаленную сковороду, [250] там же применяли железные прутья, резину с металлическими наконечниками, «вывертывали руки», «ломали кости».
246
Че-Ка, 230–231.
247
Материалы Деникинской Комиссии.
248
1921 г. № 476.
249
«Общ. Дело», 27-го июня 1921 г.
250
Материалы Деникинской Комиссии.
Пыткам в Одессе посвящена специальная глава в книге Авербуха. Кандалы, арест в темном карцере, телесное наказание розгами и палками; пытки в виде сжимания рук клещами, подвешивания и пр. — все существовало в одесской Ч.К. Среди орудий сечения встречаем и «палки толщиною в сантиметр» и «сплетенную из ремней плеть» и пр. По материалам Деникинской Комиссии можно пополнить картину, нарисованную Авербухом. Вот фиктивный расстрел: кладут в ящик, в котором уже лежит убитый, и стреляют. Пожгли даже ухо и уводят, может быть, только до следующего раза; другого заставляют рыть себе могилу в том же погребе, где он сидит — это «камера смертников», есть даже такая надпись: здесь уже зарыто 27 трупов… но все это только прием устрашения; к третьему каждую ночь является палач: «выходи», и на дворе: «веди обратно — пусть еще эту ночь протянет»… В Одессе сотрудники Ч.К. несколько раз в день посещали камеры и издевались над заключенными: «вас сегодня разменяют». [251] В Москве в период ликвидации Ч.К. крупного политического дела в 1919 г. в камеры заключенных была посажена вооруженная стража; в камеры постоянно являлись коммунистки, заявлявшие страже: это шпионы, при попытке к бегству вы можете их убить.
251
Матер. Деник. Ком.; см. тоже воспоминания Куракиной. «Русская Летопись» № 5, стр. 201.
В Пензе председательницей Чека была женщина Бош, зверствовавшая так в 1919 г., что была даже отозвана центром. В Вологде председатель Ч.К. двадцатилетний юноша любил такой прием (и не в 1918 г., а уже в 20 г.). Он садился на стул у берега реки; приносили мешки; выводили из Ч.К. допрашиваемых, сажали их в мешки и опускали в прорубь. Он признан был в Москве ненормальным, когда слух о его поведении дошел до центра. Знаю о нем от достаточно авторитетного свидетеля.
В Тюмени также «пытки и порка» резиной. [252] В уральской Ч.К. — как свидетельствует в своем докладе упомянутая уже Фрумкина — допрашивают так: «Медера привели в сарай, поставили на колени к стене и стреляли то справа, то слева. Гольдин (следователь) говорил: „если не выдадите сына, мы вас не расстреляем, а предварительно переломаем вам руки и ноги, а потом прикончим“». (Этот несчастный Медер на другой день был расстрелян). В Новочеркасской тюрьме следователь, всунув в рот дула двух наганов, мушками цеплявшихся за зубы, выдергивал их вместе с десной. [253]
252
«Рабочая Жизнь», орган с.-д., май 1918 г.
253
А. Николин, «Казачьи Думы» № 9.