Красота спасет мымр
Шрифт:
Всю мебель и вещи, сложив их в три этажа, я затолкала в одну комнату. Сама устроилась на детском диванчике, электрочайник, микроволновку и компьютер пристроила рядом на широком подоконнике, шестнадцатилитровую бутыль с питьевой водой поместила в кладовку, а сумку с сухим пайком засунула под диван.
– Переселяйся к нам! – предложила Ирка, заглянувшая посмотреть, как я живу в условиях, приближенных к боевым. – Гостевая комната всегда в твоем полном распоряжении, а компьютер я тебе свой дам.
Диван не позволял открыть дверь в комнату полностью, и моя крупногабаритная
– Не могу я переселиться к вам, – с сожалением отказалась я. – Мне нужно быть тут и командовать ремонтом, иначе процесс затянется, а у меня всего неделя отпуска.
– Как знаешь, – вздохнула Ирка. – Но если тебе понадобится какая-нибудь помощь, ты только свистни!
Свистнуть подмогу пришлось уже на следующий день. Правда, экстренный вызов помощи не имел прямой связи с ремонтом. Подталкиваемый мною, этот процесс шел своим чередом и обещал вот-вот перейти из стадии разрушения в стадию созидания.
Обещания исходили, в первую очередь, из уст РЭПовского плотника Ивана Трофимовича, юркого мужичка лет пятидесяти. С общения с этим милейшим человеком началось утро моего первого отпускного дня.
Продрав глаза и наскоро глотнув чайку с печеньем, я побежала в РЭП, там нежно взяла Ивана Трофимовича за отвороты уютной плюшевой курточки в стиле Папы Карло и эротичным голосом удава Каа спросила: когда же мой дорогой плотник сольется в творческом экстазе с не менее дорогими мне новыми досками? Когда, о когда же начнется моя новая половая жизнь – в смысле, будут сделаны мои новые полы?
– Нынче и зачнем, – бодро ответил мне вожделенный плотник. – Ты, Елена, пока доски купи, а мне давай ключ, я сниму пару старых досок и попробую поднять полы домкратом.
– Ладушки! – столь же бодро ответила я.
И немедленно побежала покупать затребованные доски, на ходу повторяя, чтобы не забыть, наказ плотника: «Купить три шестиметровых или шесть трехметровых сорокопяток, а если будут только шестидесятки, то попросить пропустить их через станок». Для меня лично это звучало, как фраза на иностранном языке.
Ключ для Ивана Трофимовича, а также для сантехников-водопроводчиков, тоже обещавших приступить к работе сегодня, я оставила у соседки бабы Глаши. Я бы, честно говоря, и свой ключ с удовольствием где-нибудь оставляла, не таскала бы с собой. Ключик нам достался, можно сказать, антикварный, годков ему было не менее пятидесяти!
Ключом отпирался замок, который был врезан в дверь еще на стадии сдачи этого жилого объекта, а его я лично готова была причислить к памятникам старины. С тех пор ни замок, ни дверь не менялись. Они были, как сказал бы плотник Иван Трофимович, «родными» дому-сталинке. Насколько я поняла, у старушки, которая продала нам квартиру, не было ни желания, ни возможности менять в своем жилище что-либо, хотя бы дверной замок.
Сухонькая, как листок из гербария, старушка Зоя Алексеевна была инвалидом. По дому она передвигалась исключительно в кресле-каталке – этим, в частности, объяснялись отсутствие в квартире порожков и нестандартная ширина дверных проемов, с которых сняли наличники. Также для удобства бабушки были необычно низко опущены электрические розетки, выключатели и дверные ручки, но все эти нехитрые усовершенствования были сделаны еще в ту пору, когда вместе с Зоей Алексеевной проживала ее племянница Люда. Своих детей у старушки то ли вовсе не было, то ли они умерли еще в раннем детстве. Бабушка Зоя говорила еще что-то о том, что она трагически потеряла какую-то Марфушеньку, но мне было неловко расспрашивать. Все те три-четыре раза, когда мы встречались с Зоей Алексеевной по вопросам купли-продажи квартиры, старушка была печальна, и мне казалось, что ей достаточно самой малости, чтобы разразиться слезами.
Конечно, бабушке Зое было о чем плакать. Племянница Людмила, ухаживавшая за ней долгие годы, неожиданно скончалась, и прикованная к инвалидному креслу старушка осталась одна-одинешенька, без помощи и поддержки. Собственно, именно это и вынудило ее продать квартиру. Точнее говоря, не продать, а обменять на нашу однокомнатную с доплатой. Смысл этого обмена Зоя Алексеевна объяснила очень просто. Она решила перебраться в так называемый пансионат «Теплый дом» – муниципальный приют для одиноких стариков.
Уж не знаю, насколько этот дом теплый, но там тоже существует привилегированный класс: это те старики, которые сдали принадлежащие им персональные квартиры в обмен на пожизненное проживание в приюте. Им администрация «Теплого дома» предоставляет не место в стариковском общежитии, а отдельные комнаты со всеми удобствами, вроде малогабаритных квартирок.
– Там вполне уютно, прилично кормят, обслуживают, есть телевизор и телефон, приносят свежие газеты, рядом другие люди, и постоянно дежурит врач. Что еще нужно такой старой развалине, как я? – с печальной улыбкой сказала нам Зоя Алексеевна.
Правда, несмотря на все плюсы приютской жизни, старушка все-таки позаботилась о том, чтобы после переселения на все готовое в «Теплый дом» у нее остались и собственные средства: деньги, которые мы ей заплатили, компенсируя разницу в стоимости наших квартир, бабушка Зоя положила на счет в банке.
– Мало ли что! – мудро сказала она. – Я-то знаю, как быстро и ужасно может измениться к худшему жизнь, казавшаяся хорошо налаженной!
Я не стала спрашивать бабушку, какой такой печальный жизненный опыт научил ее столь похвальной предусмотрительности. У меня в тот момент хватало своих забот.
Перебравшись в новые апартаменты, мы с Коляном не стали менять ключ, потому что планировали сразу по окончании ремонта поставить новую стальную дверь. А пока ключ у нас был один-единственный, бывшая владелица квартиры передала мне его из рук в руки, смахнув слезу. Я тоже готова была расплакаться, ибо предвидела, что у слесаря возникнут проблемы с подборкой подходящей заготовки для изготовления дубликата нашего ключа. Эта полезная вещица была размером с флейту-пикколо и здорово смахивала на золотой ключик, каким его изображают иллюстраторы сказки про Буратино.