Красотка
Шрифт:
– А это та самая клиника, которую ты мне рекомендовала? Что-то я сомневаюсь…
– А ты не сомневайся. – Я быстро дохлебала подостывший суп. – Просто сходи на консультацию к профессору Васильеву, я ему позвоню и договорюсь, он тебя посмотрит и честно скажет, что, как и почем. Только, я тебя умоляю, не ври Михаилу Андреевичу, не дури и не хитри, тебе же надо исправить беду, а не усугубить ее.
– Не волнуйся, Чингачгук два раза на одни грабли не наступает, – заверила меня сестрица.
– Вот, кстати, о хитростях. – Я отодвинула пустую тарелку и пристально посмотрела сестре в глаза.
Их, правда, для этого еще пришлось поискать среди бугров и теней того марсианского ландшафта, в который превратилось лицо Натки. Но я ориентировалась на верхний край ковбойского платка, поэтому сумела найти своим строгим взглядом чьи-то бесстыжие зенки.
– Кто сегодня повел в кино мою юную дочь?
– Да… Подруга вроде… – Натка отвела глаза, но даже по тону было ясно, что она врет.
– Ну, если эта подруга – трансвестит ростом примерно метр восемьдесят…
– Ты что, их у подъезда застукала, что ли?
– Как раз подъехала, когда они выходили.
– Ну, мальчик у нее, да! И что тебе не нравится? Высокий, красивый, спокойный – характер нордический…
– Откуда ты знаешь, что он спокойный?
Мне стало обидно, что я, родная мать, совершенно ничего не знаю о кавалере дочери, а Натка уже даже составила его психологический портрет.
– Ну, он не упал в обморок, когда увидел меня! – объяснила сестрица. – Я же не знала, что это он, я думала – это ты пришла, вот и пошла открывать дверь без всякой маскировки. Впредь буду осторожнее…
– И как зовут этого настоящего арийца? – перебила я. – Только не говори, что Настя!
– Ну, Санька нас официально не представила, выпалила скороговоркой что-то вроде: «Привет, Фомка, что так долго, мы уже опаздываем!» – и унеслась прочь, утащив парня за собой, как торнадо – домик девочки Элли из Канзаса, – ответила Натка.
Я поняла, что сравнение ей навеял собственный ковбойский образ и не стала продолжать допрос свидетеля. Хотя меня встревожило странное прозвище Сашкиного кавалера.
Фомка – это, на минуточку, классическое орудие взломщика! С кем связалась моя юная протестантка?!
– Сделай потише, – я неприязненно покосилась на экран, где Антон Мелехов проникновенным сочувственным голосом расспрашивал Элеонору Сушкину о ее злоключениях и страданиях.
Сестра осталась досматривать телешоу, тема которого по понятным причинам живо и мучительно ее интересовала, а я ушла в спальню, легла на кровать, обложилась бумагами и принялась читать.
Сашка вернулась в двенадцатом часу. К этому времени Натка в сине-зеленой, как у Джима Керри в одноименном кино, глянцевой маске уже тихо посапывала на своей половине кровати. Я не хотела ее будить (не из гуманизма, а чтобы моя блудная дочь в лице тети не получила ненужной поддержки), поэтому вышла из спальни на цыпочках и встретила Сашку в гостиной. Как раз успела встать в классическую позу для исполнения миниатюры «Немой укор»: руки скрещены на груди, голова чуть набок и еще сокрушенно покачивается, носочек правой ноги размеренно притопывает, в глазах – всполохи молний, на лице – вся мировая скорбь.
Я, если нужно, и не такое умею. У нас при юрфаке был свой театральный кружок.
– А-ааа, ты еще не спишь, – уныло пробормотала Сашка, явно намеревавшаяся прошмыгнуть к себе потихоньку.
– Уснешь тут! – глубоким грудным голосом молвила я.
– Ну, не начинай!
Дочь развернулась и пошла в кухню. Формально – для того, чтобы оставить там принесенные продукты, а на самом деле – чтобы избежать нежелательного ей развития сюжета.
– Сейчас всего лишь двадцать три двадцать пять, это детское время, – услышала я.
– А у тебя помада размазана, – констатировала я, облокотившись плечом о кухонную дверь.
Это прозвучало как знаменитое киношное: «А у вас ус отклеился».
– Я ела пиццу и пила колу. – Сашка ладошкой стерла с губ остатки алой краски.
– И откуда такая помада? – спросила я. И тут же отменила запрос: – Впрочем, можешь не отвечать, я догадываюсь, кто помог тебе с боевой раскраской в диком западном стиле. – Я оглянулась на дверь, за которой предположительно спала Натка. Звонкий топот босых пяток и скрип кровати доложили мне: нет, не спала.
– Что за кавалер? Откуда он? Что это за имя – Фомка? Он что, малолетний преступник?! Действует фомкой?.. – бомбила я дочь вопросами.
– Мам, ты совсем уже? – непочтительная дочь покрутила пальцем у виска. – Какой еще… малолетний преступник?! Фомка – это Фома Горохов из девятого «А». Отличник, между прочим, и пловец-разрядник.
– Понятно, понятно, – пробормотала я желчно. – Фома Горохов – это… концептуально. Родители у него шутники, должно быть.
Было очень обидно, что родная и единственная дочь не разделила со мной такой важный момент, как появление у нее первого кавалера. Сопливый Васька Бегунов из средней группы детского сада, по-моему, был не в счет.
– Родители? – Санька смущенно порозовела. – Не знаю я его родителей, мы просто… в кино сходили, мам!
Чтобы скрыть от меня свое зардевшееся лицо, она полезла в холодильник, вытащила оттуда только что поставленное на полку молоко, налила себе полный стакан и принялась его пить, шумно хлюпая и формируя белые усы над губой.
Я растрогалась и мысленно надавала себе оплеух. Деликатнее надо быть, мать, все психологи говорят, что подростки – существа достаточно хрупкие и легко ранимые!
– Чтобы в ближайшее время представила семье этого Фому Горохова, – сказала я, уходя в спальню. – Узнай, что он любит, – торт или бутерброд с колбасой, я куплю.
Сашка фыркнула в свое молоко, но возражать не стала.
Значит, не все еще потеряно, доверительные отношения с подрастающим поколением не разрушены, успокаивая себя, решила я.
Правильный тортик – это лучшая на свете дипломатия.
Глава вторая
Мой рабочий день опять начался со встречи с Плевакиным. Это уже походило на традицию, которая мне не нравилась. Я предпочитаю видеться с начальством пореже, и ни в коем случае натощак.