Красотки из Бель-Эйр
Шрифт:
– Когда я была в посольстве, – тихо начала Эмили, – мне нужно было как-то убедить себя остаться в живых. Я очень легко могла умереть, Роб. Я могла дать им повод убить себя.
– Эмили…
– Но, – негромко продолжала Эмили, – за три дня до этого я посмотрела «Любовь». Я выжила в посольстве, потому что все время мысленно проигрывала «Любовь», представляя, что это мы были теми влюбленными, Роб, ты и я. И именно это меня спасло. «Любовь» – это фильм Питера, его видение, его дар. Я просто не могу поверить…
– Питер Дэлтон – зло, Эмили, –
– Ты действительно веришь, что Питер убил Сару?
Роб несколько секунд обдумывал вопрос, прежде чем ответить:
– Сразу после смерти Сары, когда все чувства были свежи и я был в страшном гневе, а мама в этом не сомневалась, я верил. – «Но время шло, и на смену эмоциям пришел разум. Я решил, что это не было обдуманным намерением, просто беспечность, неосторожность погруженного в себя человека. Я винил Питера в смерти Сары, но не считал, что он ее убил. Но теперь…»
– Из-за меня, – тихо прошептала Эмили, – из-за меня ты узнал много нового о жестокости.
Это была правда. Роб узнал о таких грязных сторонах человеческой натуры, о каких даже не подозревал. Но благодаря Эмили он научился и многому другому…
– Благодаря тебе, моя милая, я узнал много нового о любви.
Роб и Эмили молча сидели, омываемые звуками вечернего Рима – резкими сигналами автомобилей и мягким плеском фонтанов, где загадывают желания, которые сбываются.
– Роб, – сказала наконец Эмили, – я вижу злых людей и не верю, что Питер Дэлтон к ним принадлежит.
– Он очень умен, очень хитер.
Эмили долго молчала, а когда заговорила, слова шли из глубины ее сердца.
– Ты доверяешь мне, Роб?
– Конечно.
– Я доверила тебе свою жизнь, – прошептала Эмили. – Всю без остатка, ничего не утаив.
– Знаю, родная.
Эмили взглянула в его глаза цвета океанской синевы.
– Посмотри «Любовь» вместе со мной, Роб.
– Эмили…
– Доверься мне, Роб. Доверься мне.
Посмотрев фильм, Роб и Эмили молча бродили по римским улицам, она – в страхе, он – в терзаниях. Не так давно, январской ночью, Роб следовал за Эмили по Парижу, чувствуя свое бессилие и отчаянно желая защитить ее от ее демонов.
А в этот вечер Эмили отогнала демонов Роба, годы ненависти, которые разрушали его сердце.
«Прости, Роб, – думала Эмили, глядя в глаза, которые, казалось, не видели ее и были полны муки, смятения и гнева. – Я полагала, что это поможет».
Рассвет уже поджелтил осеннее небо, когда Роб наконец заговорил, голос его звучал мягко и удивленно:
– Неужели это возможно и Питер действительно ее любил?
Роб увидел то, о чем Эмили только догадывалась. «Любовь» была глубоко личным произведением, а милая, любящая и любимая Джулия действительно была Сара.
– Почему это невозможно, Роб?
– Потому что, если бы Питер любил Сару, он никогда не позволил бы ей забеременеть.
– Может быть, Сара хотела забеременеть. Может, это было
– Эмили, ты говоришь, что Сара хотела смерти?
– Нет, мой милый, – тихо ответила Эмили. Она-то знала о желании жить и желании умереть. – Сара не смерти хотела, Роб, она хотела жизни, она хотела быть как все.
Глава 31
Когда Эллисон прилетела в Нью-Йорк, шел дождь. Дождь напомнил Эллисон о более счастливых временах… радостный, наполненный любовью обед с шампанским мокрым, серым днем… промокшие волосы, нежно вытираемые полотенцем… влажный шелк и кружева, ласково снимаемые дрожащими от желания сильными руками.
Дождь напомнил Эллисон о любви.
Но сегодня было холодно и темно, и любовь затерялась где-то в темноте.
Эллисон не сообщила Питеру о своем приезде. Когда в девять вечера она добралась до его квартиры в Челси, полоски света под дверью не было. Где же он? Наверное, в театре, хотя его участие в постановке Шекспира на Бродвее закончилось. Это была неделя, чудесная, счастливая неделя, когда Питер должен был укладывать вещи, завершать дела, а через два дня переехать в Лос-Анджелес, чтобы навсегда остаться с ней.
Эллисон постучала в дверь квартиры, не ожидая ответа и раздумывая, стоит ли входить, если Питера там нет.
Но Питер был там, в темноте.
– Эллисон? Входи…
Прежде чем войти, Эллисон всмотрелась в темноту. Она увидела частично уложенные коробки, которые уже были бы отправлены, если бы… Увидела и маленькую тень – Оладью. Но Оладья не завиляла хвостом, не бросилась, как обычно, к Эллисон. Оладья ощущала печаль. Последние одиннадцать дней она снова жила в когда-то знакомой, но давно забытой мертвящей тишине.
Когда Эллисон вошла, Питер включил маленькую лампу, взял ее мокрый от дождя плащ и взглянул на влажные золотисто-рыжие кудри.
– Дать тебе полотенце, чтобы вытереть волосы? – тихо, печально спросил он, как и она, вспомнив другой день, когда надо было высушить намокшие под дождем кудри.
– Нет, спасибо. – Эллисон прошла в гостиную и села на диван. Она не смотрела Питеру в глаза, не могла, но когда он брал ее плащ, увидела муку на его застывшем красивом лице. Муку, бессонницу, боль. – Питер, пожалуйста, расскажи, что случилось с Сарой.
Питер сел на стул напротив нее, нашел взглядом зеленые глаза, которые не хотели смотреть на него, и стал рассказывать свою историю с самого начала.
– У тебя был зеленый «фольксваген»? – спросила Эллисон, перебив его, едва он заговорил о весне, когда они с Сарой встретились и полюбили друг друга, создавая розовый сад.
– Да. Откуда ты знаешь, Эллисон?
– Я знала Сару, Питер. В тот год я училась в Гринвичской академии. До весны Сара обычно приходила смотреть, как я езжу верхом, в полдень. – Эллисон вспомнила радостное лицо Сары, нежно порозовевшую кожу и сияющие синие глаза, когда она садилась в потрепанный «фольксваген» к мужчине, которого любила.