Красотки из Бель-Эйр
Шрифт:
– Я держусь подальше от солнца, мама.
– И не кури.
– Я не курю.
– И, – Жаклин неловко улыбнулась, отсалютовав полупустым стаканом джина, – тебе, вероятно, не следует пить.
«Не пью. И не буду. И не стану принимать наркотики». Эти обещания Уинтер дала себе несколько лет назад, видя жизнь матери, разрушенную лекарствами и алкоголем. Она тихо добавила:
– И тебе тоже.
– Но я уже пью. – Жаклин криво усмехнулась и неуклюже пожала плечами, что означало: «Уже поздно». И тихо продолжала, говоря сердцем: – Будь осторожна с мужчинами, Уинтер. Они тебя захотят. Еще как захотят! Бери их, наслаждайся ими на своих условиях, но все время будь начеку. И никогда не
Уинтер серьезно кивнула. Она уже поняла это, но данное правило было приложимо ко всем, не только к мужчинам. От нее все чего-то хотели. Мужчины хотели ее, а девушки хотели сближения, чтобы купаться в лучах ее сияния, и надеялись, что она может как-то их одарить – осыпать сказочной пыльцой, поделиться частицей волшебства. Все хотели получать. И никто не хотел давать. И хотели ее, только если она была очаровательна и красива. Никто не желал слышать о ее страхах или секретах.
Уинтер хотела бы рассказать Жаклин, что мечтает стать актрисой – «Как ты, мама!» – и воссоединиться со своим отцом. Уинтер не знала, почему Лоренс их покинул и почему ни разу не попытался повидаться с ней за все эти годы, но она слышала горечь в голосе Жаклин, когда та говорила о нем, и догадалась – и молилась об этом, – что все дело в отношениях между ее матерью и отцом, а к ней это не имеет никакого отношения. Он нас не любит, сказала ей Жаклин. Но Уинтер была такой маленькой! Наверняка Лоренс уехал не из-за нее. Нет, сказала себе она. Лоренс уехал из-за Жаклин. Теперь Уинтер может поехать к нему, но это значит покинуть Жаклин. Об этом Уинтер и не помышляла.
Когда-нибудь она его найдет… они найдут друг друга… и ее папа полюбит ее… даже если она расскажет ему о застенчивой, напуганной девочке, которая до сих пор живет внутри нее.
Предложение покончить с обучением в Швейцарии поступило от матери, и Уинтер с благодарностью согласилась. Последние два года она проучилась в средней школе Бель-Эйр, живя дома и посещая Уэстлейкскую школу для девочек в Норт-Фаринге.
Появление Уинтер в первый день учебного года исторгло вздох изумления и восхищения у ее одноклассниц. Они знали ее по клубному бассейну, летним танцам под звездным небом и хождению под парусом на остров Санта-Каталина. Она была их кумиром, их идеалом, о зависти не было и речи, потому что Уинтер была недосягаема.
Все девочки чего-нибудь хотели от нее, лучика ее сияния, все, кроме Эллисон Фитцджеральд. Уинтер и Эллисон жили в Бель-Эйр с рождения, но до появления Уинтер в Уэстлейке ни разу не встречались. До этого дня в жизни Эллисон Фитцджеральд и Уинтер Карлайл не было ничего общего.
Уинтер жила в темном коконе, пока не превратилась в бабочку. Потом, пока Уинтер все лето днем нежилась в тени возле клубного бассейна, Эллисон ездила верхом. По вечерам, когда в свете луны Уинтер разыгрывала из себя озорную соблазнительницу, Эллисон уже спала, потому что тренировки начинались на рассвете. И к тому моменту, когда Уинтер решила расстаться с невинностью, – ей было шестнадцать, а ему двадцать два, – Эллисон все так же краснела от смущения, когда к ней обращались мальчики, и чувствовала себя на вершине счастья, когда скакала по зеленым холмам и ее рыжевато-золотистые волосы развевались на ветру.
Эллисон тепло и по-дружески относилась к новой однокласснице. У нее не было желания греться в ее сияющих лучах, не было потребности в отраженной славе. У Эллисон были своя аура, нимб любви и счастья, возникший благодаря любящим родителям и золотым мечтам, и сердце, которое уверенно билось с надеждой и радостью. Эллисон ничего не нужно было от Уинтер, но она с готовностью впустила ее в свою жизнь, разделив
Эллисон стала подругой Уинтер, ее лучшей подругой, ее единственной подругой. Уинтер не рассказала Эллисон о своих секретах, но верила, что может это сделать и Эллисон все равно останется ее подругой.
В канун восемнадцатилетия Уинтер – перед Новым годом – Жаклин подарила дочери серебристо-голубой «мерседес-спортс-купе» и роскошные серьги с сапфирами.
– Автомобиль тебе нужен, и я хочу, чтобы ты носила эти серьги. Лоренс подарил их мне, когда у меня начались схватки, ровно восемнадцать лет назад в эти же минуты. Он сказал, что они точно такого же цвета, как мои глаза. – Голос Жаклин, ушедшей в приятные воспоминания, звучал мягко и негромко.
– Точно такого.
– Я подумала, что тебе будет приятно получить их. – Жаклин неуверенно пожала плечами. – Я никогда их не носила. В сейфе лежит еще и ожерелье.
– Спасибо. Мама, спасибо тебе!
– С Новым годом и с днем рождения.
Жаклин быстро дотронулась до Уинтер – редкое, нежное, почти любящее прикосновение – и отбыла на новогодний вечер. Уинтер была слишком потрясена, чтобы как-то отреагировать, и когда бросилась к двери, чтобы обнять мать, поблагодарить ее, поплакать, Жаклин уже уехала.
И больше Уинтер ее не видела. Перед рассветом автомобиль Жаклин сорвался со скалы на Малхолланд-драйв. Уровень алкоголя в крови Жаклин зашкаливал. Ее смерть была признана несчастным случаем, но Уинтер задавала себе вопрос, не продумала ли ее мать все это заранее, не потому ли она подарила ей эти серьги, без слов восстановив связь с Лоренсом после многих лет горького молчания. Уинтер не могла не думать о том, что ее мать сознательно прощалась с ней.
«Это Жаклин. Меня или нет дома, или нельзя беспокоить для ответа. Если вы звоните, чтобы предложить роль, которой обеспечен «Оскар» – статуэтка, а не еще одна номинация, – оставьте сообщение. В противном случае…»
Уинтер снова и снова прослушивала запись на автоответчике матери. У нее были фильмы Жаклин, но то были роли. А вот посылающая к черту запись на автоответчике была настоящей Жаклин. Уинтер боялась стереть ее, но в конце концов перестала прослушивать и, тщательно завернув, положила в сейф рядом со шкатулками, полными драгоценностей.
Эллисон, Патриция и Шон Фитцджеральды хотели, чтобы Уинтер поселилась у них, вошла в их любящую семью, но Уинтер отказалась. Она рассчитала всю проживавшую в доме прислугу и осталась одна, скорбя и поджидая отца.
Уинтер думала, что Лоренс Карлайл приедет на похороны Жаклин. Там собрался весь Голливуд, все возлюбленные Жаклин, все, за исключением Лоренса. Это очень опечалило Уинтер, но и подарило надежду. Это доказывало, что все эти годы Лоренс не давал о себе знать из-за чего-то, связанного с Жаклин.
Три месяца спустя после смерти матери Уинтер сидела у себя в гостиной вместе с Лео Стайлсом, старшим партнером юридической фирмы, занимающейся ее имуществом, и вникала в ошеломляющие подробности своего огромного наследства. Сам дом, без обстановки, был скромно оценен в восемь миллионов. Затем следовали пять оригиналов импрессионистов, включая две работы Моне; большой сейф в спальне, заполненный бархатными футлярами, в которых лежали украшения из драгоценных камней – от Тиффани, Уинстона и Картье; бесценная фильмотека; два «Оскара» Жаклин; доход с мудро вложенных в ценные бумаги заработанных миллионов, так и не потраченный, потому что всегда находились любовники, готовые обеспечить Жаклин; дорогая мебель; и трастовый фонд для Уинтер, учрежденный Лоренсом Карлайлом.