Красотки кабаре
Шрифт:
Перестав таиться, комиссар бросился к каюте Эмилии.
– Где Берта? – запыхавшись, спросил он, едва открыв дверь и ввалившись внутрь.
– Как, вы ее не нашли? – удивилась Эмилия, сидевшая на койке рядом с двумя чемоданами.
– О Боже! – простонал Вондрачек, падая без сил на соседнюю койку, принадлежавшую Берте. – Все пропало! Ну где может пропадать эта несчастная девчонка!
– А что случилось?
– Пароход захвачен агентами нацистов и в данный момент уже поднимает якорь.
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Ты делаешь мне предложение?
– Да,
За этими словами последовал нежный поцелуй, после которого возникла очередная завораживающая пауза.
Сразу после ужина Берта приняла приглашение Мориса и спустилась в его каюту. Они были слишком счастливы, преисполнены надежд и трогательно нежны друг к другу, чтобы желать в этот вечер чего-то большего, а потому просто сидели на его постели, тихо перешептывались, приглушенно смеялись и время от времени, словно ныряльщики, набравшие в грудь побольше воздуха, погружались в эти долгие, томительно-сладостные поцелуи.
– И ты не откажешься жениться на мне, если узнаешь, кто мой отец? – спросила Берта.
– А кто твой отец?
– Нет, ты сначала ответь на мой вопрос.
– Глупышка, – пробормотал Морис, целуя ее в щеку, с которой предварительно сдул разметавшиеся пряди мягких волос, – ну конечно же нет. Я люблю тебя, и мне очень симпатична твоя мать – фрау Лукач. Какое мне дело до твоего отца, которого я знать не знаю? Но кто же он?
– Полковник вермахта!
– Кто?!
Берта тревожно посмотрела на Мориса.
– Ты же обещал!
– Нет, нет, разумеется, – растерянно пробормотал он. – Но ведь ты сама говорила, что твоя мать – наполовину еврейка. Каким же образом могло так получиться? Нет, если не хочешь, можешь не рассказывать…
– О, это долгая история. Мой отец ухаживал за моей матерью еще до Первой мировой войны, когда он был лейтенантом австрийской армии. Они встретились снова в 1918 году, после чего стали жить вместе. Через два года родилась я, а еще через три года отец увлекся идеями нацистов. Тогда моя мать тайком собрала вещи, и мы с ней уехали во Францию.
– И больше ты его не видела?
– Видела. В мае этого года он отыскал нас во Франции – мы жили тогда в Бугенвилле. Я сразу узнала его, хотя не видела больше пятнадцати лет, а он был в немецком мундире, – узнала, но сделала вид, что не узнаю. Тем же вечером мама ушла из дома, а вернулась только на следующее утро. Через три недели мы оказались на «Бретани». Мама ничего мне не говорит. Она бережет меня, а я берегу ее – мне кажется, что она до сих пор любит отца. Слушай, – Берта порывисто приподнялась на краю постели, – пойдем к нам и все ей расскажем.
– Как, прямо сейчас?
– А что такого?
– Но уже поздно – первый час ночи.
– Ерунда, она все равно, не спит, дожидаясь моего возвращения. Идем?
Морис улыбнулся и пожал плечами.
– Идем.
В этот момент откуда-то снаружи послышался приглушенный лязг железа. Звук был дальний и за свистом ветра почти неслышный.
– Что это? – Морис, натягивая пиджак, на мгновение остановился.
– Какая разница, – нетерпеливо заметила Берта. – Идем же, идем.
Через десять минут, быстро миновав пустые коридоры, они спустились на
Берта вихрем ворвалась в свою каюту, таща за собой Мориса. Ворвалась – и удивленно застыла, увидев заплаканное лицо матери. Эмилия сидела на постели, неумело держа в руках револьвер.
– Что с тобой, мамочка? Что-нибудь случилось? А откуда у тебя это?
Револьвер был оставлен комиссаром Вондрачеком, который покинул каюту всего за несколько минут до прихода Берты. До последнего мгновения он колебался, а затем, поняв, что «Бретань» вот-вот тронется с места, виновато пробормотал: «Это последнее, что я могу для вас сделать, мадам. Прощайте!» – поцеловал потрясенную всем происходящим Эмилию и поспешил к своей лодке.
– Мамочка, очнись! – продолжала тормошить ее Берта. – Почему ты плачешь? Смотри, я привела к тебе Мориса. Мы решили пожениться.
– Что? – Эмилия подняла на дочь заплаканные глаза и страдальчески улыбнулась.
– Мы решили пожениться! – решительно повторила Берта. – Ну же, скажи нам хоть что-нибудь!
– Поздно!
Глава 9
Пароход смертников
Первое, что осознавал каждый проснувшийся поутру пассажир «Бретани», – это то, что он находится на движущемся судне. Одного взгляда в иллюминатор было достаточно, чтобы понять: корабль вышел в открытое море и плывет на всех парах. Большинство тех, кто высыпал на палубы, залитые лучами яркого тропического солнца, находились в состоянии радостного возбуждения – томительное для всех пребывание на гаванском рейде наконец-то благополучно завершилось. Мысль о возвращении в Европу казалась настолько дикой, что высказывавших ее пассажиров попросту отказывались слушать.
– Этого не может быть! Скорее всего этой ночью мы получили разрешение мексиканского правительства и теперь идем в Веракрус.
Даже Морис, который уже знал от Эмилии о ночном визите комиссара Вондрачека, колебался. Сначала он хотел было немедленно поднять тревогу и перебудить всех пассажиров, однако затем передумал. До Европы не менее семи дней пути, поэтому времени для того, чтобы выяснить, куда теперь направляется «Бретань», и в случае необходимости вовремя сменить курс, было более чем достаточно. Все вахтенные матросы и офицеры находились на своих местах, и ничто не говорило о захвате парохода нацистами. Поэтому Морис решил, что комиссар ошибся или же намеренно преувеличил опасность, чтобы оправдать свое странное бегство.
Наконец, когда большинство пассажиров, терявшихся в радостных догадках, уже находились на прогулочных палубах, к ним вышел капитан Гильбо. Француз был спокоен и сосредоточен. Выпуская его на капитанский мостик, Сильверстоун ограничился единственным предупреждением: «Скажете правду – и это окажется последним, что вы сказали в своей жизни».
– Господа, прошу внимания! – громко произнес капитан и, дождавшись тишины, продолжал: – У меня для вас хорошие новости. Правительство Мексики согласилось удовлетворить нашу просьбу, поэтому теперь мы идем в Веракрус. Сегодня ночью мы миновали Большие Антильские острова и вошли в Мексиканский залив. В случае благоприятной погоды весь путь займет у нас не более трех суток.