Кратер Эршота
Шрифт:
Но долин мало. Реки не часто встречаются в высокогорной стране, где даже весенний паводок и тот шумит всего лишь какую-нибудь неделю, не больше.
Чем дальше, тем суровее и неприветливее становилась природа, все труднее путь и опаснее переходы.
Где-то неподалёку находился полюс холода северного полушария Земли. Живая природа становилась беднее, тайга реже и ниже, травы непригляднее. Все чаще и чаще под ногами шуршал голый щебень, а для ночного костра приходилось довольствоваться хилой кустарниковой берёзкой или замшелыми тонкими стволами столетних
Вся горная страна, по которой продвигались разведчики, заметно подымалась: сопки потеряли округлость и щерились теперь в небо остроконечными останцами и скалами. В ущельях людей встречал каменный хаос, россыпи щебня и острые глыбы камня. Звери и птицы по-кинули эти неприветливые места, и бывало, что за целый день люди не слышали даже карканья вороны — вездесущей, зловещей птицы каменных пустынь.
Так проходили дни. Отряд углублялся все дальше в горную страну, куда не проникал ещё ни один исследователь.
Любимов ехал впереди. Время от времени он слезал с лошади и уходил вперёд пешком, по каким-то только ему одному понятным признакам отыскивая верный и безопасный путь. Он часто вытаскивал из-за ремня маленький топорик и делал засечки на деревьях или ставил высокие вехи на каменистых гольцах. Эти нехитрые знаки должны были пригодиться и самой экспедиции на обратном пути, и другим людям, которым ещё предстояло пройти в этих нехоженых местах.
Нашим молодым друзьям уже давно хотелось поохотиться, но не видно было никакой дичи. Правда, раза два или три они замечали вдалеке стада горных баранов: пугливые животные паслись в широких распадках под охраной чутких вожаков, недвижно стоявших на часах на какой-нибудь высокой скале. Стоило только людям появиться в виду стада, как все бараны по сигналу вожака срывались с места и в мгновение ока исчезали в ущельях.
Остановки иногда делали среди дня. Хватай-Муха в таких случаях осведомлялся:
— Плановая?
— Местная разведка, плановая, — следовал ответ. Это означало, что надо только снять вьюки с лошадей, пустить их недалеко пастись и на скорую руку приготовить у костра пищу. Разведчики немедленно расходились по сторонам. Усков с Борисом вооружались геологическими молотками и брезентовыми сумками для образцов и отправлялись в ближайшие ущелья, к обнажениям горных пород или на берег ручья; агроном и Петя, закинув за спину ружья, уходили в редкий прозрачный лес или в долину, где собирали гербарий, исследовали почву, измеряли температуру воды в ручье и делали зарисовку местности.
Но иногда Усков объявлял «особый» привал. Тогда Хватай-Муха вместе с проводником раскрывали и раскатывали основные вьюки, быстро ставили палатку из серого брезента, натягивали растяжки, и у партии номер 14-бис появлялся свой дом. К палатке незамедлительно приносили два толстых сухостойных бревна и устраивали рядом с жилищем «вечный огонь». Загоревшись от маленького костра, два сухих бревна могут тлеть очень долго. И стоит только подбросить в этот очаг несколько сухих щепок, как костёр ярко разгорается в несколько минут.
— Не иначе, як той примус, — любил говорить по этому поводу Лука Лукич Хватай-Муха.
На длительных остановках он отпускал лошадей без пут, поручая их охрану Каве, Тую и жеребцу Гордому. Надо сказать, что Гордый вполне оправдывал оказываемое ему доверие. Он ревностно, даже, пожалуй, чересчур ревностно, оберегал своих подопечных. Нередко то одна, то другая лошадь приносила на своём крупе следы его острых зубов. Лука Лукич огорчённо разглядывал раны, смазывал их берёзовым дёгтем и ругал Гордого:
— Шо ж ты киняку кусаешь, бис твоему батьке! Мо-же, це твой ридний дядько або брат, а ты его зубами! 3-заноза!
И давал Гордому кнута — впрочем, добродушно. А в душе и сам завхоз и проводник Любимов уважали Гордого и были ему благодарны: верный жеребчик не потеряет ни одной лошади, можно быть спокойными.
«Особые» остановки означали, что геолог «нащупал» интересные месторождения и хочет их изучить детальнее. Объявлялся аврал. К поисковым работам привлекались все разведчики. Рыли узенькие шурфы, делали пробную промывку песка и толчёной руды. Усков часто прибегал к микроскопу, проводил несложный химический анализ руд, подбирал коллекционный материал. Работали целый день, не разгибая спины. А вечером перед сном кто-нибудь спрашивал:
— Что нашли на дне лотка, Василий Михайлович?
— Так, небольшое месторождение, — отвечал геолог. — Есть золото. Но вряд ли оно имеет промышленное значение. Опять «кочки», то есть не сплошное залегание песков, а так… Это все не то.
Разведчики вздыхали. «Не то»… Как хотелось, чтобы было «то», чего они ждут, чего ждут от них! А вот не даётся золото в руки, и только!
Ничего не поделаешь… Отправляли очередную радиограмму в трест о том, что работа продолжается, все живы-здоровы и шлют приветы. И группа снималась с места.
Однажды отряду пришлось долго и трудно подниматься в горы по совершенно голым, каменистым сопкам. Почти целый день шли по ущелью, которое становилось все уже и уже.
Любимов забеспокоился и, остановив караван, уехал вперёд один на своём резвом коньке. Вернувшись через час, проводник с озабоченным видом доложил Ускову:
— Какая-то западня… Дальше никакого хода нет. Придётся или возвращаться, или вылезать вот по той узкой тропке… — Он показал на боковой карниз, отлого поднимавшийся вверх.
— Что советуешь, Николай Никанорович?
— Конечно, подниматься. Правда, опасно, но не идти же нам назад. Это больше двадцати километров! Разве мыслимо? Ничего, лошади у нас привычные ходить по скалам. Людям придётся слезть, идти за лошадьми и держаться за хвосты. Левые вьюки подтянуть выше!
Скоро цепочка людей и лошадей втянулась на горную тропинку и медленно тронулась по ней, выбираясь из ущелья. Кони похрапывали, но шли уверенно, низко нагнув головы и обнюхивая дорожные камни. Все молчали. Шли десять, пятнадцать минут. Тропинка все подымалась. Вот уже Гордый победно заржал наверху. Вышел!.. За ним поднялись вторая и третья лошади.