Кратеры в огне
Шрифт:
Между тем на складах взорвались тысячи бочек с ромом, и адский «пунш» пробивал себе путь по сожженным улицам к морю...
Тамариски, пышные цветы, юные девушки, нежные детские лица, морщины стариков, думы, заботы, любовь, распри, богатство, бедность и даже бюллетени, на которых обреченный город записывал свою смехотворную волю,– от всего этого не осталось и следа.
После полудня, когда вулкан, все еще злобно рыча, начал понемногу утихать, матросы крейсера «Сюшэ», рискнувшие проникнуть в улицы, где продолжали гореть развалины домов, откопали из-под пепла только трех обожженных человек, но двое из них умерли тут же, а третий немного позже. Все остальные обуглились, «испеклись», как сказал один свидетель. Три дня спустя один старый негр, посаженный за какую-то провинность
Сен-Пьер – это город, где жители погибли все до одного, а между тем многие из них могли бы быть живыми и сейчас...
Вулканы причиняют много бедствий, но три смертоносные секунды Сен-Пьера после трех недель беззаботности его населения и трех дней панического ужаса останутся навсегда трагической страницей в истории вулканизма. Однако, как и всякая трагедия, она вместе с тем преподала урок, который для человечества должен послужить предупреждением.
Катастрофа, сопровождавшаяся такими необычайными феноменами, должна была также привести к ряду научных выводов. Ученые устремились на Мартинику; знаменитый геолог Лякруа провел там много месяцев, изучая этот вид извержения – новый для современного человека и названный «раскаленной тучей».
После грандиозного взрыва 8 мая эруптивная фаза еще не завершилась. По временам палящие тучи продолжали срываться с вершины горы все в том же направлении. Лякруа установил свою обсерваторию на одном из отрогов, в относительной безопасности, где он мог проследить за механизмом явлений и дать отчет об их природе.
Спустя 28 лет новое пробуждение вулкана, но уже не такое бурное, дало возможность известному вулканологу Перрету уточнить и углубить знание этого особого типа вулканической деятельности, который с тех пор называют пелейским и характерной особенностью которого является образование раскаленной тучи. Эта туча представляет собой массу, состоящую из распыленных силой взрыва обломков лавы, частицы которой от самых малых до самых крупных окружены газовой оболочкой очень высокой температуры. В данном случае можно говорить об эмульсии раскаленной лавы в горячих газах. Присутствие газообразной пленки в промежутках между твердыми частицами, образующими массу тучи, исключает возможность малейшего трения и придает ей такую исключительную подвижность.
Возможно, что возникновение раскаленной тучи, горизонтальное распространение лавы и газа вызываются мгновенным повышением температуры вязкой кислой магмы, чрезвычайно богатой растворенными газами. После достижения критической точки растворенные газы быстро обособляются, образуя мириады пузырьков, из которых каждый в отдельности взрывается. Ничто не может устоять против образующегося при этом давления: склоны вулканического конуса взлетают или трескаются, а вырвавшаяся из жерла, превращенная в эмульсию лава устремляется вперед, толкаемая изнутри непрерывным и все время возобновляющимся выделением газов. Туча стремительно несется по горизонтали, одним прыжком пролетает по долинам и ущельям и, подчиняясь силе тяжести, скатывается со склонов. Ее безмерная подвижность, а также и «самоподвижность», сравнимая только с ракетным двигателем, позволяет ей достигать той невероятной скорости, с которой она уничтожила город Сен-Пьер и его жителей.
Члены экипажа «Сюшэ», войдя в сожженный город, обнаружили только скорчившиеся трупы, почти все лишенные одежды, уничтоженной пламенем. Некоторые трупы были обуглены, другие почти нетронуты огнем, но почти у всех рот был закрыт руками. Отсюда можно сделать вывод, что, прежде чем их коснулась огненная стена, они задохнулись в волне газов и сжатого воздуха, который гнала перед собой туча.
Ослабление энергии извержения вулканов пелейского типа сопровождается очень интересным явлением. Речь идет о возникновении купола из массы породы, медленно поднимающегося из кратера. Правдоподобно, что такой купол образуется благодаря накоплению тысяч мелких ручьев очень кислой дацитовой лавы, уже бедной газами и вытекающей в очень тягучем состоянии. Выйдя на поверхность, эти ручьи застывают, и за несколько месяцев может скопиться много миллионов кубических метров материала, а обширная кальдера оказывается не только забитой, но и замененной высоким коническим сооружением. И вот налицо парадокс: вулкан без кратера!
Но это не все, происходит нечто еще более поразительное. Из какой-нибудь открытой трещины конуса поднимается колоссальный монолит. Его хрупкая верхушка все время обламывается в виде горячих лавин, но, несмотря на это, он становится все выше и выше. После катастрофы 1902 года башня, выраставшая из кратера Мон-Пеле в среднем на 10—12 метров в день, поднялась на высоту 300 метров над конусом. Вязкая лава, образующая растущий обелиск, постепенно покрывается твердой корой, тогда как внутри она долгое время остается в полужидком состоянии. Когда же газы перестают подниматься снизу, мощная колонна начинает охлаждаться, лава застывает и при этом трескается, раскалываясь на части. Отрываются и катятся огромные глыбы, верхушка опадает, и мало-помалу весь монолит рассыпается. Еще несколько месяцев – и на месте фантастического соборного шпиля остается только груда камней.
Рождение вулкана
Пайя, сидевший рядом со мной на переднем сиденье, не говорил ни слова, но за его спокойной молчаливостью чувствовалось напряженное внимание. Из ночного мрака свет фар выхватывает высокие стены бледной травы, а то вдруг блестящие глаза притаившегося у земли и взлетавшего из-под самых колес машины козодоя. Иногда через луч пробегало какое-нибудь испуганное животное: маленькая антилопа, скунс или каменная курица.
Миновали 130-й километр, где дорога недолго идет вдоль озера, выехали на крутой подъем Макенжере, и тут вдруг сквозь стук мотора послышались отдаленные громовые раскаты. В это время года над Киву часты грозы.
– Лишь бы не было дождя,– сказал я Пайе,– а то не миновать ночевки в машине.
– Ндио, бвана (да, бвана),– отозвался Пайя, всегда со всем согласный и всегда в хорошем настроении.
Вот уже два года, как мы с ним составляем сплоченный отряд. Мы уверены друг в друге; мы, как он сам говорит, «манауме йя манауме» – «мужчина с мужчиной».
Африканцы любят свои семьи, но вместе с тем они страстные путешественники. Когда я, уезжая из Катанги, спросил Пайю, не соблазнится ли он поехать со мной далеко от своих, он не колебался, просто со своей неизменной улыбкой ответил: «Ндио, бвана» – и тотчас же отправил в родную деревню на знойных берегах широкой Луалабы молодую жену и детишек. Через несколько дней мы выехали в Киву; по пути заехали в его «мукини», состоявшую из крытых соломой домишек, и на минуту остановились попрощаться, так как Пайя должен был вернуться только через год.
– Квенда музури (счастливый путь)! – кричали нам его жена и дети, махая руками.
– Бакиа музури (счастливо оставаться),– спокойно ответил Пайя.
Таков мой Пайя: черный, широколицый, белозубый, молчаливый, надежный...
Мы катили все выше по зигзагам длинного каменистого подъема, но донесшийся до нас в начале гул не прекращался. Это стало нас интриговать, мы переглянулись. Во взгляде Пайи я прочел вопрос и остановил машину. Во внезапно наступившей тишине рокот стал еще громче, приобрел поразительную отчетливость, а его несмолкавшая равномерность вселяла смутную тревогу. Ясно было, что шум доходил издалека, был непрерывным и очень низкого тона. Мне он напоминал артиллерийский заградительный огонь. Но в этой стрельбе было что-то куда более мощное и властное.
Вулкан! Эта мысль появилась у нас обоих одновременно. Хотя я к этому готовился уже два дня, впечатление тем не менее было ошеломляющим. А ведь «голос» вулкана доходил до нас, смягченный расстоянием почти в 10 миль! Охваченные одним и тем же чувством, мы на мгновение застыди в глубоком молчании, затем я опять запустил мотор.
Несколько минут спустя, когда мы выехали из-за последнего поворота, перед глазами, прорезая темноту ночи, внезапно вырос огромный ярко-красный сноп огня, высотой в три раза превышающий ширину, подчеркнутый в основании ярко-желтой полосой.