Краткая история сотворения мира. Великие ученые в поисках источника жизни на Земле

Меслер Билл

Нидхем был практически убежден, что в этой среде яйца выжить не могли. Ничто не могло выжить. Он оставлял пробирки на недели, а потом открывал их. «Мои пузырьки полны жизни, – писал он позднее, – и микроскопических животных самых разных размеров – от самых крупных до самых маленьких». Опыт повторяли со множеством разных веществ. И каждый раз результат был тот же. Сначала Нидхем обнаружил микроскопические частицы, которые назвал «атомами». День ото дня «атомы» росли, начинали слипаться друг с другом и в конечном итоге через несколько недель становились «настоящими микроскопическими животными, столь часто наблюдаемыми натуралистами». По сути, это было повторением эксперимента Левенгука, и с тем же результатом, который когда-то так озадачил великого голландца. Нидхем и Бюффон пришли к мнению, что они наблюдают появление живого из неживого – акт спонтанного зарождения жизни.

Нидхем опубликовал результаты этой работы в Philosophical Transactions

в 1748 г., за несколько лет до того, как Бюффон опубликовал результаты их совместной работы в своей книге. За это время Нидхем продвинулся значительно дальше. Он стал гораздо более уверенным в себе и справедливости теорий, которые развивал и оттачивал под пристальным вниманием Бюффона. Он не стеснялся делать выводы, повлиявшие на направление развития натурфилософии. Спонтанное зарождение, как утверждал Нидхем, не является способом размножения некоторых существ. Именно так воспроизводятся все без исключения существа. Чем были, к примеру, сперматозоиды, которые он видел под микроскопом, как не малюсенькими «анимакулами»? Он был уверен, что именно из этого, а не из «преформированных зародышей» возникает жизнь. Он открыл «вегетативную силу», которая была «единым общим принципом, источником всего, своеобразным универсальным семенем». Кроме того, Нидхем добавил еще кое-что, не относившееся к области науки. Он утверждал, что обнаруженное им «универсальное семя» является доказательством существования «Всезнающего и Всемогущего Существа, давшего природе ее исходную силу и теперь управляющего ею». Однако не все смотрели на мир так же.

Через год после публикации статьи Нидхема в Philosophical Transactions в книжных магазинах Парижа начали появляться первые тома книги Бюффона – результат его «инвентаризации». Они вышли под заглавием «Всеобщая и частная естественная история» и были распроданы за несколько недель. Издатели не успевали удовлетворять читательский спрос. К моменту окончания работы труд Бюффона составлял 36 томов и содержал великолепные иллюстрации, в том числе изображение Бюффона и Нидхема за работой в лаборатории, полученное гальваническим методом.

Во втором томе Бюффон изложил собственную теорию устройства жизни, в соответствии с которой все организмы состояли из «органических молекул», определяющих жизненный цикл от рождения до смерти. Для Бюффона, как и для Декарта, жизнь не имела принципиальных отличий от любых других природных явлений. «Жизнь и движение, – писал он, – являются не метафизическим свойством существования, а физическим свойством материи».

Бюффон считал, что «органические молекулы» продолжают существовать даже после смерти организма, переносясь по воздуху до тех пор, пока не соединятся с другими «молекулами», которые могут серьезно отличаться от своих предшественников. Именно так он объяснял различия между видами организмов, на которые стали обращать внимание многие натурфилософы. Конечно, его теория не была точной, но для того времени она была превосходной и могла послужить неплохой основой для возникновения теории Дарвина. По мнению Бюффона, даже различия между человеческими расами объяснялись теми же процессами. Адам и Ева были людьми европеоидной расы, а те их потомки, которых он относил к низшим расам, по его мнению, сформировались в условиях более «слабой» среды [21] . Столетие спустя подобные воззрения казались бы жестокими, но во времена Бюффона, когда многие воспринимали людей разных рас как представителей разных видов, они были скорее прогрессивными.

21

Томас Джефферсон был одним из тех людей, на которых «Естественная история» оказала очень серьезное влияние. Однако будущий президент Соединенных Штатов был обеспокоен характеристикой, которую Бюффон дал дикой природе Америки, по мнению которого, болотистая местность относилась к разряду «слабых» сред. Самую длинную главу своей единственной книги «Записки о штате Виргиния» Джефферсон посвятил опровержению этого утверждения Бюффона. В 1785 г., когда Джефферсон приезжал в Париж, он нашел время, чтобы пообедать у Бюффона дома. Ему удалось повлиять на французского натуралиста, который удалил все упоминания о «слабости» американских животных из последующих тиражей «Естественной истории». – Прим. авт.

В «Естественной истории» Бюффон сделал еще один важный шаг, имевший исторические последствия. Появление потомства он стал называть словом «репродукция» (воспроизводство), тогда как раньше его называли «производством» (формированием). Термин «репродукция» впервые использовал Рене Реомюр, описывая такие процессы, как регенерация полипов Трамбле, однако Бюффон применил это слово для описания не только регенерации, но и обычного процесса

появления потомства. В то время как «производство» подразумевало прорастание семян, разбросанных божественной силой, под «репродукцией» понималась репликация, хотя и неточная. Вскоре после этого многие натурфилософы стали рассуждать о биологических процессах в терминах преемственности, в терминах нисходящих линий организмов.

Вольтер впервые прочел «Естественную историю» в Женеве в 1767 г., вскоре после того, как идентифицировал Нидхема в качестве своего оппонента по вопросу о чудесах. Он обратил внимание на частое повторение слова «химера» в книге Бюффона и оставил на полях книги злобные пометки. Там, где Бюффон описывал работу Нидхема, Вольтер написал: «Нидхем видел, воображал и говорил только глупости».

В молодости Вольтер и Бюффон были друзьями, но к моменту выхода «Естественной истории» Вольтер относился к Бюффону с осторожностью. Инспектор Королевских садов был в очень близких отношениях с человеком, которого Вольтер считал своим личным врагом, – с блестящим натурфилософом Пьер-Луи Мопертюи. Читая книгу Бюффона, Вольтер во всем чувствовал его влияние, особенно в теории Бюффона относительно устройства жизни.

Вражда Вольтера с Мопертюи была односторонней и личной. Когда-то они тоже были друзьями. Оба восхищались работами Исаака Ньютона, чей математический подход к объяснению природных явлений в корне изменил исследования в области физики. В этот период французская научная общественность неохотно признавала Ньютона, поскольку рост его международной репутации грозил ослаблением репутации великого французского натурфилософа Рене Декарта. А Ньютон был англичанином!

Однако у Вольтера подобных предубеждений не было. Первую свою ссылку он отбывал в Англии, где к нему относились как к высокопоставленному лицу. Он получил пансион от английского короля Георга II, был любезно принят высшим английским обществом, включая Джонатана Свифта, оказавшего на молодого Вольтера значительное влияние. В письмах домой друзьям Вольтер называл Францию «вашей страной» и отмечал «различия между их свободой и нашим рабством, между их крепостью мысли и нашим суеверием, между поощрением всех видов искусств в Лондоне и позорным давлением на них в Париже». Вольтер был на похоронах Ньютона в Вестминстерском аббатстве и прочел все, что смог найти, об этом англичанине, чей математический метод произвел революцию физики.

Никто другой не повлиял так сильно на взгляды Вольтера на природу, как Ньютон. Вольтер стал повсюду вставлять слово «гравитация», часто просто для удовольствия, там, где современный писатель употребил бы слово «серьезность» [22] . Он, например, говорил, что Лондоном правит «гравитация». Мопертюи он писал, что стал убежденным последователем Ньютона. «Чем больше я вникаю в эту философию, тем больше я ею восхищаюсь, – говорил он. – На каждом этапе мы обнаруживаем, что вся Вселенная построена по вечным и неизбежным математическим законам».

22

Английское слово «gravity» (от фр. gravit'e) означает и серьезность, и силу гравитации. – Прим. пер.

Вскоре в отношения между Вольтером и Мопертюи вмешалась женщина. Ее звали Эмили Ле Тоннелье де Бретей, маркиза дю Шатле. Когда между ней и Вольтером завязались серьезные отношения, маркиза была замужней дамой, матерью, имела троих детей и слыла одной из самых блестящих женщин в обществе. И это в эпоху, когда мало кто верил в интеллектуальные способности женщин. Образование она получила самостоятельно, посещая еженедельные семинары, которые устраивали самые известные писатели и ученые в доме ее отца, королевского секретаря. С самого детства она необыкновенно много читала. Позднее стала регулярно посещать заседания Французской академии наук, где быстро сумела распознать гений Ньютона, хотя очень многие лекторы его не признавали. Вольтер всю жизнь высмеивал любовь, но каждому было видно, что он без ума от маркизы – ее интеллект мог соперничать с его собственным, а может быть, даже превосходил его. Он говорил друзьям, что встретил «своего Ньютона». Она же говорила, что они останутся вместе навсегда.

В 1734 г. во Франции наконец был опубликован подхалимский отчет Вольтера о его первом изгнании, проведенном в Англии, в котором он сравнивал две страны и находил, что Франция проигрывает Англии практически во всех отношениях. Публикация этого труда вызвала волну возмущения в Париже, и Вольтер покинул столицу и поселился в загородном имении Сире, принадлежавшем мужу маркизы дю Шатле. Вскоре туда приехала и маркиза. Имение находилось в живописной лесистой местности в Шампани, где римляне когда-то плавили железо. Если бы власти решили арестовать Вольтера, в лесу можно было скрыться. Кроме того, имение находилось недалеко от границы – на случай, если бы пришлось бежать.