Край, куда не дойдёшь, не доедешь
Шрифт:
На все это ушло много времени. Уже темнело. Никлас решил свернуть на юг, хотя поначалу намеревался поскорее добраться до Бельгии: сейчас они находились между Фюме и Ревеном, причем до Ревена было ближе, как они узнали, прочитав надпись на первом же дорожном указателе. Пожалуй, сказал Никлас, стоит сразу отвезти Элен и Гаспара в Ревен, откуда им так или иначе будет проще добраться до своих краев.
— Господи! — воскликнула Элен. — Одному богу ведомо, где он — мой настоящий край!
Ей никто не ответил. Всем давно было ясно, что края Элен им не найти. К чему же еще говорить об этом? Последние километры они ехали в грустном молчании. Медленно проплывали мимо деревья;
— Доедем уж до вокзала, — решил Никлас. — Гаспар переночует в зале ожидания, если последний поезд уже ушел. Д Элен там скорее найдет такси.
— Н-но, лошадка моя! — причмокнул Гаспар. — Вперед!
Он тряхнул вожжами, совсем легонько хлестнув лошадь по спине. До сих пор мальчик не подгонял ее — остерегался. Он сделал это машинально — и в тот же миг лошадь, как ужаленная, вздрогнула всем телом и понеслась бешеным галопом. Пассажиры едва успели ухватиться за скамьи или косяки.
Улица была почти пустынна, и лошадь мчалась по мостовой, не встречая никаких препятствий. Лишь одинокий автомобиль вынужден был съехать на тротуар, чтобы избежать столкновения с этим смерчем о четырех ногах. Улица кончилась; лошадь свернула на другую, где стоял на углу грузовик. Бричка с грохотом зацепила его кузов.
“Это все я виноват”, — подумалось Гаспару.
К счастью, улица выходила на дорогу, которая вела к лесу, где они вскоре и оказались. Дорога шла из долины вверх по отлогому склону.
Пегая лошадь всегда казалась Гаспару каким-то колдовским существом — так же, впрочем, как и Никласу и его сыновьям. Но за резвость и веселый нрав все успели полюбить ее и потому не боялись. Даже когда днем она понесла, умчав в бричке Никласа и мальчиков, те хоть и растерялись, но втайне восхищались ею: ну с фокусами лошадка, горячая, но это простительно. Теперь же, ночью, было совсем другое дело. Страх захлестнул всех ледяной волной. Пегая шкура блестела в сумраке, как снег под лунным светом. Лошадь яростно встряхивала головой, и непомерно длинная тень скользила рядом.
Скоро совсем стемнело. Они не проехали по лесу и километра, когда сквозь листву дубов, смыкавшуюся над головой в огромный шатер, замерцали звезды. С обеих сторон к Дороге подступала непроходимая чаща. Изредка попадались узкие, едва различимые просеки. Стук копыт и скрип колес эхом разносились среди холмов и, казалось, долетали до усеянного звездами неба.
— Устанет — остановится, — повторял Никлас.
Все знали, что он сам не верит в то, что говорит, и ломает голову над тем же вопросом, который мучил юных друзей: в какие неведомые края завезет их окаянная лошадь на этот раз? Ни одного дома не было у дороги. Ни машины, ни телеги не попалось навстречу. Ничего — только лес, бесконечный лес справа и слева.
Время от времени лошадь умеряла свой бег и переходила на рысь. Можно было бы, воспользовавшись такой минутой, соскочить с брички, но поди знай, когда этой бестии снова вздумается понестись неистовым галопом? Прыгать было опасно, да и, по правде говоря, каждому хотелось узнать, куда же все-таки скачет странная лошадь.
Тонкий серп луны пролил слабый свет на дорогу и кроны деревьев. Лес теперь казался еще загадочнее.
— Лиса пробежала через дорогу, — прошептал Гаспар.
Лиса проскользнула бесшумно, как тень.
— Косуля смотрит на нас, — так же шепотом отозвался Жером.
В темноте сверкнули глаза. Изящные головки косуль вырисовывались в лунном свете в глубине прогалин. Над бричкой бесшумно проносились ночные птицы. Шурша ветвями, разбегались потревоженные лесные жители. Огромные бабочки ударялись о лица. Прямо под копытами лошади прошмыгнула ласка. Как из-под земли вырос посреди дороги олень и тотчас исчез, словно призрак.
Казалось, что этому лесу не будет конца. Наши путешественники давно потеряли всякое представление о времени. Они молчали, глядя во все глаза на дорогу через голову лошади, а та все неслась вскачь. Вдруг на очередном повороте ей как будто надоела дорога, и она помчалась дальше прямо напролом через лес. Теперь чернота стеной обступила их со всех сторон. Вот сейчас бричка врежется в дерево — и конец... Никлас зашептал молитву. Но лошадь благополучно миновала темную чащу и выбежала на новую дорогу.
И тут все раскрыли от удивления глаза: впереди забрезжил слабый свет, будто первый проблеск зари, только куда более далекий. Лес вдруг расступился. Бричка выехала на равнину.
Где они находились? Этого никто не знал. Луга, пески, а над ними раскинулось усеянное звездами небо. Лошадь все бежала, то переходя на рысь, то снова припускаясь во всю прыть. Равнина казалась пустынной и необитаемой. Где, в каком краю они встретят утро? Элен сжала руку Гаспара.
Мрак лесной чащи сменился однообразным, плохо различимым во тьме ковром лугов. Он казался столь же бесконечным, что и лес. Лошадь свернула с дороги влево, на боковой проселок. Сделав крюк, она снова выбежала на дорогу, но вместо того, чтобы придерживаться прежнего направления, вернулась назад и устремилась на тот же проселок снова. Ее бег превратился в какой-то непонятный, лишенный смысла ритуал. Пять раз она описала одну и ту же петлю среди черных лугов, которые еще невозможно было разглядеть.
— Неужели никогда не наступит день? — шептал Гаспар.
Наконец, когда лошадь в шестой раз вернулась на большую дорогу, ей, видно, надоел бег по кругу, и она ринулась вправо. И тут вдали, где-то за лугами, замерцали огоньки.
— Там дома, — выдохнул Гаспар.
Вскоре они въехали в проход между двумя полуразрушенными каменными стенами — видимо, остатками старой крепости — и оказались в маленьком городке. На первой же улице лошадь сбавила прыть и вышагивала теперь степенно, даже с некоторой медлительностью.
— Можно слезть, — сказал Жером, — и повести лошадь под уздцы.
Но никто из путешественников не решался, да и не имел особого желания спрыгнуть с брички.
— Там видно будет, — пробормотал Никлас.
Что же им предстояло увидеть? В конце улицы светились огни — они были поярче обычных уличных фонарей. Слышались звуки музыки.
— И что это за край такой? — спросил Людовик, сам не зная кого.
— Там вроде праздник, — сказал Гаспар.
Бричка выехала на маленькую круглую площадь, на которой стояли ярко раскрашенные палатки; там были площадка для танцев и карусель. Народу было немного, лишь редкие зеваки еще бродили между палатками. Час был поздний, праздник, наверное, уже закончился.
— Что это за город? — подхватил за братом Жером.
— Может быть, Рокруа, — неуверенно ответил Никлас.
Гаспар тихонько потянул на себя вожжи: не хватало только, чтобы лошадь выбежала на площадь. Но та уже сама повернула и потрусила в обратную сторону, обходя палатки сзади. Наконец она остановилась возле одной из них — это был обыкновенный парусиновый навес, натянутый перед выкрашенным в серый цвет фургоном. На парусине и на стенках фургона красовались два слова, при виде которых и мальчики, и Элен, и даже Никлас остолбенели, — два слова, выведенных большими темно-синими письменными буквами: “Мамочка Женни”.